Лето на чужой планете (СИ)

Не иначе, это папаша похозяйничал! Из лучших побуждений, само собой, и я ему очень благодарен. Но можно же было предупредить? Дескать, Ал, сынок, я там тебе немного помог — сделал стол и табурет. Осторожнее, не споткнись.

Кое-как я добрался до окна, нашарил на полке свечу и коробочку с трутом. Поставил свечу на стол, чиркнул огнивом и раздул трут. Теперь можно было осмотреться.

Стол у отца, конечно, вышел знатный. Неширокая толстая столешница была подвешена под окном на цепях. Поверхность столешницы гладкая — ни заноз, ни заусенцев. Видно, отец как следует поработал рубанком. Да ещё и стёклышком прошёлся, сглаживая задиры. Если столешницу поднять, она закрывала окно и превращалась в ставню, одновременно освобождая место в небольшой комнате. Сам бы я до такого не додумался, признаю.

Я переставил свечу на полку и взялся за край столешницы. Она легко поднялась. Под самым потолком я обнаружил крючок, которым можно было закрепить столешницу в верхнем положении. Всё-то отец продумал.

Посветив на табурет, я узнал в нём наш с Грегором детский стульчик для кормления. Папаша просто отпилил у него спинку и подлокотники. Раньше этот стульчик стоял в родительской комнате.

Понятно, что мы с Грегором давно уже выросли. Но мама не разрешала папаше переделывать стульчик. Наверное, хотела ещё ребёнка. А теперь вот, видно, разрешила.

Я опустил столешницу, пододвинул табурет и присел, опершись локтями. Странное ощущение: я как будто на мгновение опять стал маленьким Алом, которого кормят с ложечки разваренной кукурузной кашей на козьем молоке. Я очень любил эту кашу, ел, сколько давали. Так рассказывала мама. Сам-то я, понятно, ничего такого не помню.

Я развернул узелок с ужином. В нём обнаружились три здоровенных куска жареной свинины, переложенные кукурузными лепёшками. Ого!

Я быстро поел, с удовольствием запивая мясо и лепёшки яблочным компотом. В желудке приятно потяжелело, и тут же начали слипаться глаза. Нет уж, дудки! Мне ещё уроки делать. Да и заговорщики на кухне не давали покоя. Я не я буду, если не выясню, что они там обсуждают.

Примерно через час я погасил свечу, вышел на улицу и тихо подобрался к окну кухни. В зеленоватом свете Идры деревья казались абсолютно чёрными. Ветер утих, даже листья не шевелились.

Как я и ожидал, гости ещё сидели. На столе стояла наполовину пустая бутылка папашиной настойки. Дядька Томаш откинулся на спинку стула, лицо его расслабилось, теперь он был похож на себя. Доктор Ханс сидел прямо и спокойно, внимательно глядя на папашу.

А вот папаша разошёлся не на шутку. Он громко говорил, стуча ладонью по столу. Я прислушался.

— О чём они думали, когда подписывали этот контракт? Любому фермеру понятно, что это — чистой воды надувательство! Рабство на вечные времена!

Доктор Ханс наклонился к отцу и заговорил негромко, но убедительно. Через стекло я не мог расслышать его слова. Но он, кажется, успокаивал папашу.

Я видел, как дядька Томаш потянулся за бутылкой и разлил настойку по стаканам. Мужчины выпили, кивнув друг другу. Ханс поставил стакан на стол и снова сел прямо. А папаша взмахнул кулаком и почти прокричал:

— Я не позволю моим сыновьям стать рабами!

Глава 9

Это было особенное утро. Утро Прилёта Космонавтов.

Спозаранку ребятня перебудила весь посёлок пронзительными воплями:

— Шлюпка летит! Шлюпка летит!

Самые впечатлительные повыскакивали на улицу чуть ли не голышом и задирали подбородки, высматривая в тёмно-желтоватом небе долгожданных гостей. Я, конечно, тоже выбежал, но штаны натянуть успел.

Оказалось, что шлюпка прилетит в полдень и приземлится на площади у церкви. Вчера вечером с корабля сообщили об этом Интену. Интен дождался рассвета и отправился к пастору Свену, а тот мигом снарядил ребят из окрестных домов известить остальной посёлок.

Я немного обиделся на Интена, что он не обратился ко мне. Так-то я тоже умею быстро бегать и громко орать. Но у Интена были на то веские причины.

Во-первых, наша ферма далеко от школы. А во-вторых, к нам домой Интен зашёл сам.

Мы к тому времени, ясное дело, уже встали. На Местрии все поднимаются рано, да и горлопаны успели пробежаться по нашей улице и поднять переполох.

Я встретил Интена возле калитки. Волосы учителя были взъерошены сильнее обычного, а меховую безрукавку он умудрился надеть наизнанку.

— Ал! Они выбрали наш посёлок для посадки! Пастор Свен уже договорился, чтобы площадь расчистили от ярмарочных навесов. Пусть шлюпка приземлится не в поле, а прямо посреди посёлка!

Глаза Интена светились радостным возбуждением. А у меня на сердце скребли мышехвосты. Я чувствовал, что надо спросить Интена про контракт, но не знал, как начать разговор. Ведь одно дело — обсуждать свои дела, и совсем другое — рассказывать о том, что подслушал. И всё же я решился.

— Учитель Интен, вы знаете, что такое контракт?

Интен напрягся и посмотрел мне прямо в глаза.

— Почему ты спрашиваешь?

Я выложил ему всё, что сумел услышать ночью. Лицо Интена стало серьёзным.