Лето на хуторе

— Где, Марья Михайловна? Да везде-с! Маша засмеялась.

— Видишь, какой твой нос бесстыжий... (Я забыл сказать, что у Антона нос был довольно римский).

— Нос мой всем известно какой длинный, — вздохнув и отворотившись, продолжал Антон, — а вот ваш-то носик, на что уж махонький, ну а все же равно вы грешите, да еще и запираетесь, а других бесстыдными зовете!

— Да, что с тобой?., (тут Маша стала снова серьезна лицом) Я даже просто не понимаю!

— Вот вы как непонятны стали!.. То-то и есть, пошел кувшин по воду ходить, тут ему и головушку по-

дожить, говорится пословица, Марья Михайловна! Разве _вас не видали, как вы день-деньской гуляете с этим с барином... учитель он, что ли, у вас?.. А вот, что про вас молва идет худая, эвто даже очень больно и прискорбно слышать... Вчера прихожу к управительнице с вишнями, _а она с первого-таки с самого разу и огорошила: «Ну, что, говорит, хваленая ваша умница московская да франтиха?».. Я и ума не приложу на первый случай, о чем это старуха брешет. ан оно и вышло, что про вас... и и-и-их!

— Большая мне нужда, что твоя управительница говорит! Я даже очень мало обращаю внимания на ее глупые слова. Она, можно прямо сказать, только языком ехидни-ческим своим и живет! Кабы не язык ее гадкий, чем бы ей кормиться-то было? А по мне знаешь ли что? По мне вы все хоть зубы поскусайте себе злимшись — мне все равно... Я на вас на всех внимания на салапихинских не обращаю.

— Это так, Марья Михайловна, — грустно скрестив руки на груди, начал Антон, — точно, что она злоязычница, а все-таки, пока нечего было сказать и не говорила. Вот про Непреклонного, про Дмитрия Александрыча, говорили тоже, да веру никто не прилагает к этим к словам пустым... А почему это? Потому никто вас с ним не видал, никто и не может истинную правду, то есть, знать. Говорит один, говорит другой, сказал да и к стороне. А оно, может, и правда! Вот мальчишки на ночной были, на запрошлой неделе, али с месяц — божатся, говорят, видели вас с Дмитрий Александрычем в телеге. Да то мальчишки; а это я сам видел, как пальтище его белое раздувается по кустам... Да и кто он, Господь его знает! Это и я, коли по совести безо всякой похвальбы сказать, лучше его хожу...

(Антон погладил рукой сукно жилета).

— Большая мне необходимость, — возразила Маша, вставая, — как ты ходишь! Ты думаешь, я за тебя замуж пойду? Это вздор! Ты этого и не думай! Кабы ты был

тихий человек или добрый, еще бы ничего, а ты что? Что смотришь? Глаза по плошке, не видят ни крошки.

— Глаза-то-с? — спросил Антон хладнокровно, — я еще не хочу рассказывать все... стыдить вас, срамить не хочется, а глаза много видели.

— Ступай, ступай, скучный ты человек! Надоел... И ягод твоих не хочу! Возьми плетушку, ступай...

Антон наконец рассердился.

— Ну, Бог же с вами, коли так! Стыда-то у вас нет... Другая бы сгорела давно! Цаловаться в сенях, в темных — одно только это и знаете!

— Ступай, ступай! — воскликнула Маша, покраснев до ушей, и глаза ее даже наполнились слезами, — ступай и не смей никогда со мною говорить, рта не смей...

— Эх, погодите маненечко! еще поклонитесь, как заговорю...

В эту минуту Дмитрий Александрович подъехал к огороду на своем красивом жеребце. Он попросил Антона взять лошадь, а сам, серьезно и небрежно кивнув головой в сторону Маши, направился к крыльцу.

Васильков, гулявший до тех пор по берегу, услыхал шаги лошади и, боясь расспросов, которыми грозилась Маша, спешил встретить задумчивого всадника.

— Пойдемте куда-нибудь... Хоть сюда, в рощу, — сказал Иван Павлович, с несвойственной ему быстротой схватив его под руку.

Непреклонный повиновался молча и пасмурно.

— Вам ничего не говорила Маша? Не спрашивала вас?.. Впрочем, я не нарушил слова.

— О, понимаю, понимаю!.. Признаюсь, это была воинская хитрость... Вы вполне были бы правы, нарушив слово... Но я никак не ожидал, чтоб намерения ваши были так серьезны.

Васильков слушал его с изумлением.

— Позвольте, — продолжал Непреклонный, вынимая руку из-под руки учителя, — я уйду теперь; я вам объясню все после подробнее. Скажите только, таковы ли в самом деле ваши намерения? Вы не прочь жениться на ней?

Говоря это, Дмитрий Александрович не смотрел на Ивана Павловича и хлопал бичом; Иван Павлович смотрел на березу и старался с большим вниманием оторвать от коры кустик серого мха.

— Иван Павлыч, что ж вы молчите?

— Да, — отвечал Васильков, — хоть я и не знаю, захочу ли привести эту мысль в исполнение, но знаю, по крайней мере, что, кроме этой мысли, я на эту девушку никаких намерений не имею.

Дмитрий Александрович наклонил голову.

— Только я и хотел знать. Простите меня и прощайте... Я напишу вам.

Он пошел было, но Васильков (который наконец оторвал мох так аккуратно, как будто сбирался его послать в ботанический кабинет в виде редкости) остановил его, вдруг обернувшись с словами: «дайте же руку!»

Руки были крепко сжаты с обеих сторон. Васильков произнес тихо: «право, я не нарушал слова»; а Непреклонный только усмехнулся не без горечи.