Лето на колёсах

Нетерпеливый Носик порывался вырваться из Андрейкиных рук. Андрейка грозно шикал на него и закрывал собачью пасть ладонью, чтобы Носик своим рычанием не выдал нас.

— Вчера Ромка встретил эту рыжую на улице, — сказал мне Андрейка. — Она несла осетра…

Девочка выбралась из подземелья, стала отряхивать подол юбки. У её ног валялось ведёрко, вынутое из тайника.

— Так вот зачем она прибегала, — шепнул мне Андрейка. — Кто-то послал её за ведёрком для рыбы. Законно.

Он выпустил Носика и сам поднялся. Мы двинулись навстречу рыжей. И тут она вдруг как сиганёт в кусты! Но от Носика разве убежишь? Он ухватил зубами юбку и потянул рыжую к нам.

Андрейка стал в грозную позу, сдвинул кепку на лоб и учинил строгий допрос. Спрашивал, чей это погреб, зачем ей ведёрко и куда рыжая собиралась бежать от нас.

— Вот ещё! — отвечала она. — Ты кто — милиционер, чтобы меня допрашивать? — Потом как разревётся: — У-у-у, разве это жизнь!.. Всех бойся, перед каждым дрожи. Совсем затравили… Хоть людям на глаза не показывайся… А всё из-за него! Из-за него, жадины! У-у-у…

Всхлипывая, она страшно проклинала какого-то человека, который то и дело посылает её таскать на базар и к знакомым людям запретную рыбу, сам всех обманывает и её превратил в лгунишку…

— Где он сейчас, этот жмот? — спросил Андрейка.

— В протоке у Соколиной горы. Меня сюда за ведёрком послал.

— Веди нас к нему!

— Что ты! Что ты! — замахала руками рыжая. — Не пойду я к нему больше! Я лучше домой побегу.

— Не врёшь, что он в протоке?

— Вот ещё! Стану я врать…

— Отпустим? — обратился Андрейка ко мне.

Я сказала, что надо отпустить.

Андрейка сказал, что он с Носиком немедленно должен идти к реке — вести наблюдение за браконьером. Мне же наказал по-прежнему сидеть в засаде у погреба.

— Что бы ни случилось, — добавил он, — отсюда ни на шаг! Такое будет тебе, Юля, боевое задание.

И вот я одна. Боязно. Так и кажется, что кто-то из-за дерева подглядывает. Птица прошуршала в кустах, а я её за браконьера приняла…

Хорошо, что я дневник с собой прихватила. Пишу всё, что на ум взбредёт. Это немного успокаивает, отвлекает от лесных страхов.

Только что перечитала в дневнике страницы, которые сама исписала. Там есть слова о наших мальчишках. Странное дело — ещё только вчера я думала о них одно, а вот сейчас хочется написать о них совсем другое. Вот взять, например, того же Андрейку…

Нет, видимо, о мальчишках я напишу когда-нибудь потом, когда время будет. Сейчас не до этого — откуда ни возьмись появился Носик. Без Андрейки.

Я жутко перепугалась — Носик никогда прежде не покидал своего хозяина.

Пёс скулит, суетится, юлит хвостом, царапает ошейником мою ногу. Что-то хочет сказать, а не может. И тут я нахожу в ошейнике записку:

Юля! Засек браконьера. Ни на секунду не выпускаю его из поля зрения. Как только появятся ребята с Шубиным, галопом мчитесь ко мне. Носик укажет дорогу. Буду держаться до последнего.

Андрей Полдник.

Что значит — „держаться до последнего“? Наверное, назревает что-то ужасное…

Где же мальчишки? Почему их нет так долго?

Что мне делать? Я сойду с ума от отчаяния. На сердце так тревожно, что, кажется, это от его стука вздрагивают листья на деревьях…

Уже темнеет. Не могу больше ждать. Напишу мальчишкам записку и приколю к дубу над погребом. Пусть они ищут нас возле протоки у Соколиной горы…»

Глава восемнадцатая БОРОДАТЫЙ ПЕРЕЖИТОК

На реке было совсем тихо. От воды, как от парного молока, стелился по берегу сладковатый дымок, в котором перемешались запахи рыбы и тины, листьев и трав. За темнеющими зарослями осоки бурлила, зажатая берегом и каменной грядой, бойкая протока. В камышах, рассекая крылом воздух, прошуршала утка, жалобно простонала над водой чайка, квакнула лягушка. И снова тишина. Лишь комары надоедливо попискивали над ухом.

Вдруг в камышах — тру-ту-ту — что-то затарахтело.

«Не иначе — лодка…» — определил Андрейка.

Теперь он отчётливо различал силуэт лодки. Выйдя из зарослей, она прошуршала днищем о песок и остановилась.

— Опять двадцать пять! Вот зараза…

Человек, сидевший в лодке, встал, спустил за борт длинный шест, ухватился за него обеими руками. Натужно изогнул спину. Картуз наполз козырьком на самые глаза. Лица не разглядишь. Видна лишь фигура — кряжистая, широкоплечая.

Но вот лодка несколько подалась вперед. Человек поднял голову. Лицо мясистое, крючконосое, со взлохмаченной чёрной бородой.

«Вернулся всё-таки, — обрадовался Андрейка. — Законно!»

Лодка вошла в протоку. Бородач склонился над кормой. Что-то дробно застучало у него под ногами. Словно камушки рассыпались по днищу.

«Грузила, — определил Андрейка. — Сейчас сеть будет выбрасывать…»

И точно — за борт шлёпнулось что-то тяжёлое. Всплеснулась, рассыпав брызги, вода. Новый всплеск. Потом ещё и ещё. Лодка тихо двигалась, оставляя позади себя прямую линию поплавков.