Лето на крыше

«Не всегда я тобою любим, но всегда буду твоим. Не всегда ты доволен мной, ведь порой начинается бой, и морской, и сухой, и такой, вот пишу тебе стихи я, дома чтоб не случилась стихия, в общем, пока, заканчивается рука. Пишу еще стихотворенье — Петрушиной руки творенье. Как ты живешь, мой давний друг? И что творится там вокруг? Тут купайся целый день, если только болезнь не придет и в больницу не увезет. А если тебе повезет, плескайся, играйся, но только не тони, вот это уж ни-ни. Пап, привези «Определитель растений»!

— А я спать днем буду? — спрашивает Аня.

— Сегодня не будешь.

— Это хорошо,— кивает она, а глаза-то сонные. Можно уложить ее на берегу, в дюнах, тряпок у нас с собой полно, благо, пока не пригодились — дождь прошел стороной. К морю мы идем долго, перебираемся с холма на холм.

— Копченой рыбой пахнет,— тянет Петя носом. Дети устали, проголодались, просят пить. А где возьмешь питье? Магазин закрыт, до остановки автобуса километра полтора, не меньше. Что если добраться до коптильни? До трубы рыбзавода метров триста по берегу.

Пока дошли до коптильни, Анька вся изнылась. Наши муки были не напрасны — рыбаки напоили детей, вдобавок подарили нам три копченые трески, да еще извинялись, что хлеба нет.

— Какие добрые! — в голос восхищаются дети.— Мы сидим в лодке, около коптильни, едим рыбу.— А можно есть вместе с кожей? — спрашивает Аня.

— Мам, а ты помнишь, как в «Золотой лихорадке» Чарли Чаплин шнурки ел и каждый гвоздик обсасывал? Мы сейчас в точности напоминаем эту картину.

— Нам рыбаки это дали прямо без денег, правда. Петь? Петя кивает. Он уплетает рыбу и не может вымолвить слова. Переводит дух, говорит

— Я когда вырасту, стихи писать не буду. А пойду моряком во флот. Деньги-то надо зарабатывать.

Недоволен своим сочинением, сердится на себя. Хотел сочинить прошение в стихотворной форме, а вышло не то.

Всю обратную дорогу дети поют.

«Саве ву планте ле шу!» — запевает Петя.

«А ля моде, а ля моде»,— вторит Аня.

Оба сияют — учитель и ученица. Много ли им надо?!

ГЛАВНАЯ МЫСЛЬ

Петя укладывает Аню спать. Я мою посуду.

— Все. Спит.

— Ты тоже ложись.

— Сейчас. Мам, я сначала стал ее гладить, как ты меня, когда я был маленьким. Но потом понял, что так она не заснет — у нее нет привычки к глажке. Тогда я стал петь ей: «Рыбки уснули в пруду», как мне папа пел за шторкой. Я не пел, конечно, а говорил про себя, но что-то слышалось. Мне папа так пел, когда я хотел спать только у окна. Чтобы если проснусь ночью, то посмотрю в окно на звезды.

— Неужели ты это помнишь?

Петя сегодня весь день тоскует по отцу.

— Я все самое главное в детстве помню. Только не помню, как химический карандаш съел. Мне удалось с легкостью ее уложить потому что я помнил папину песню за шторкой.

— Петь, тебе грустно, что ты вырос и никто тебе не поет песен на ночь?

— Да нет… зато у меня появилась одна главная мысль: с завтрашнего дня я буду сам мыть посуду.

МУЗЫКА И ДЕТИ

Один из моих друзей детства — скрипач. Он играет в латвийском камерном оркестре. Как-то оркестр был на гастролях в Москве, и Саша пригласил нас в Зал Чайковского на Вивальди. Я колебалась, брать с собой Петю или нет.

Вопрос решился сам собой. Мужу нужно было делать срочный перевод, крошечная Аня рано укладывалась, так что он мог спокойно работать в наше отсутствие.

Увидев огромную сцену, зал, заполненный людьми, оркестрантов, под аплодисменты выходивших на сцену, Петя разволновался. Тем более что среди оркестрантов он сразу узнал нашего Сашу, человека, с которым он был запросто и который теперь торжественно сидел на стуле во фраке, ярко освещенный юпитерами.

Все первое отделение Петя просидел неподвижно, вцепившись пальцами в острия коленей.

Когда прозвучали заключительные аккорды последнего произведения и все захлопали, у Пети на глаза навернулись слезы. Он стер их украдкой, чтобы я не заметила.

— Ну и здорово же они играли, правда,— сказал он и больше не произнес ни слова.

После концерта мы зашли к Саше за кулисы. Петя самолично вручил ему цветы. Он смотрел на Сашу, как на божество, не понимая, как это он раньше запросто играл с ним и его дочерью, бегал с ними наперегонки по берегу моря.

— Ну, как тебе Вивальди? — спросил Саша у Пети.

— Нормально.

— Завтра приходи на Моцарта. Придешь? Петя склонил голову.

— Мам, а все люди в зале — это Сашины друзья? — спросил он, когда мы вышли.

Вскоре выяснилось, что старика с окладистой бородой, что сидел неподалеку, Петя принял за самого Вивальди.

Сегодня Анина очередь. Ее первый в жизни концерт, на который нас пригласил тот же Саша.

Мы устраиваемся с Аней ближе к выходу, на всякий случай. Петя с Асей, одиннадцатилетней Сашиной дочерью, усаживаются на первый ряд.

Торжественный момент — зажигаются юпитеры, оркестранты занимают свои места, выплывает на сцену пианистка в роскошном голубом платье. За ней дирижер. Оркестр играет вступление.

— А этим воздухом можно дышать? — шепчет мне Аня на ухо.