Лето на водах

Молча выбравшись, Гаевский потёр сквозь голенище саднившую ногу и, держа саблю как трость, чтобы она не мешала, подскочил к лестнице. Несколько солдат уже бежали через двор с ружьями наперевес, другие спускались; прямо под собой Гаевский узнал детски худенькую загорелую шею Терехина. Оказавшись во дворе, Гаевский остановился и осмотрелся. Многие солдаты скатывались с галереи прямо по бревенчатым опорам, повесив ружья за спину. Среди них он увидел Архипа Осипова. Снова, вскинув над головой саблю и крикнув «За мной!», Гаевский устремился к Джубгскому бастиону. «Сейчас! Сейчас!» — шептал он одними губами, сам толком не зная, что он разумел под этим словом.

Взбежав на вал, он лицом к лицу столкнулся с тремя неприятелями, только что перепрыгнувшими бруствер. Очень высокий и худой черкес, с жёлтыми, избитыми оспой щеками, замахнулся на Гаевского шашкой, но оглушающе громкий выстрел из-за спины Гаевского свалил горца. Второй черкес, держа перед собой кинжал в толстом волосатом кулаке и готовясь броситься на Гаевского, в котором он узнал офицера, поскользнулся в луже чьей-то крови и упал. Не дав ему подняться, подбежавший Пиня Рухман с размаху ударил его прикладом в голову, и с ужасом Гаевский услышал звук, с каким арбуз разбивается о мостовую. Третьего черкеса, обежав Гаевского, встретил старик Терехин. Приняв по всем правилам оборонительную стойку, он едва заметными движениями вытянутого ружья отклонял в сторону шашку горца всякий раз, как тот пытался нанести удар, и, словно дразня, легонько покалывал его штыком в грудь и плечи. Черкес, красивый и сильный малый с тёмной молодой бородкой, глухо рычал от бешенства и от презрения к своему немощному противнику. Выбрав момент, Терехин коротким круглым движением штыка выбил шашку из рук черкеса, сделал выпад, выставив вперёд тощую ногу с острым коленом, и, крякнув, деловито воткнул штык в широкую грудь горца — в то место, где её покрывал только алый шёлковый бешмет.

   — Живый в помощи Вышнего! — услышал Гаевский голос Терехина, и в наивном благочестии этих молитвенных слов было такое пронзающее душу противоречие со всем творящимся вокруг, что Гаевский вздрогнул и приостановился, не думая об опасности. «Прости, Боже, этого бедного старика, которого научили убивать твоим именем!» — прошептал он, судорожно шевеля сухими губами.

Пиня Рухман и Архип Осипов действовали рядом. Часть стены, сложенной из наспех промазанных кирпичей, под тяжестью осадных лестниц, по которым взбирались атакующие горцы, обвалилась беспорядочной грудой, и образовалась брешь. Её-то и охраняли Пиня с Архипом. Ворвавшись в брешь, черкесы, секунду простояв на зыбком гребне и не видя другого пути, прыгали на кирпичи и падали, не удержавшись на острых углах и рёбрах. Никто из них после этого не поднимался: Архип и Пиня, стоявшие по обеим сторонам бреши, приканчивая беспомощно барахтавшихся горцев штыками и прикладами, стаскивали их трупы с кирпичей и, выпрямившись, отирали рукавами потные лбы и молча ожидали нового появления врагов. Гаевский не поручал Рухману и Осипову охрану бреши: он просто не успел в этой суматохе, где каждый сразу оказался по горло занят, никому ничего поручить или принять чьё-нибудь поручение — всё происходило само собой. Да при таком соотношении сил — двадцать на одного — иначе и не могло быть.

И всё-таки Гаевский вспомнил о коменданте, поискал его глазами, не особенно надеясь найти, и неожиданно увидел в толпе своих и горцев, перемешавшихся в схватке за орудие, которое, кажется, было повреждено и не могло стрелять. Лико, без фуражки, со стриженой, как у горца, окровавленной головой, отбивался солдатским ружьём от наседавших на него двоих или троих черкесов.

Гаевский хотел было послать кого-нибудь на помощь коменданту, потом решил бежать сам, но, оглянувшись на брешь, в просвете которой появилось сразу несколько горцев, увидел ползущего вдоль подножия вала черкеса, раненного не то в живот, не то в ноги, потому что за ним волочился по глине широкий ржавый след. Держа в зубах кинжал, горец подполз к Рухману, приподнялся на левой руке и, взяв кинжал в правую, замахнулся. «Сейчас!» — прошептал Гаевский и, вскинув пистолет, выстрелил. Горец ничком сунулся в глину и затих. Гаевский снова повернулся в ту сторону, где только что видел коменданта. Лико, уже ни от кого не отбивавшийся, что-то говорил прапорщику Симборскому, показывая вытянутой рукой куда-то за вал. Гаевский поискал глазами Безносова, других офицеров, но, никого не увидев, вспомнил об Ордынском и опять несколько раз оглянулся, ища его. Ордынского тоже не было.