Лето ночи

Майк лежал, наблюдая, как слабая тень листьев колышется на крутых скосах потолка. Сна не было ни в одном глазу. После обеда глаза слипались, он все время зевал, потому что не выспался прошлой ночью, но теперь, когда его окутывали темнота и тишина, спать совсем не хотелось. Он просто боялся закрыть глаза и изо всех сил боролся с дремотой: вел воображаемые беседы с отцом Кавано, вспоминал те дни, когда мама часто улыбалась и ласкала его, когда ее голос еще не был резким, как теперь, а речь была проникнута ирландским юмором, а не горечью. Или вызывал в памяти образ Мишель Стеффни, ее рыжеватые волосы, точно такие же мягкие и пушистые, как у Кетлин, но обрамлявшие при этом лицо с умными глазами и выразительным ртом, а не то личико с сонным взглядом и бессмысленным выражением, какое было у его сестренки.

Мальчик уже проваливался в сон, когда почувствовал резкое дуновение ледяного ветра. Он встревоженно приподнял голову.

Несмотря на открытое окно, в комнате стояла жара. Весь день теплый воздух поднимался вверх, а нормальной вентиляции в комнате не было. Однако порыв ветра, который пронесся мимо Майка сейчас, был холоден, как те сквозняки, что гуляли здесь январскими ночами. И этот ветер нес с собой запах мороженого мяса и застывшей крови, который вызвал у Майка ассоциацию с холодильной камерой в магазине «A & P», где хранятся коровьи туши.

Майк кубарем скатился с кровати и опустился на колени возле решетки. Свет керосиновой лампочки бешено мигал, как будто в маленькой комнатке бушевала буря. Холод надвинулся на Майка с такой силой, будто кто-то сжал студеными пальцами его горло и обхватил лодыжки и плечи. Он ожидал, что вот-вот к бабушкиной кровати подбежит взволнованная мать в наспех запахнутом халате и с растрепанными волосами, чтобы узнать, что случилось. Но весь дом был тих и молчалив, только из родительской спальни доносился мощный храп отца.

Ледяная стынь словно вползала сквозь решетку и с силой врывалась в окно. Керосиновая лампа мигнула в последний раз и погасла. Майку показалось, что из темного угла, где лежала Мемо, донесся тихий стон.

Мальчик вскочил на ноги, схватил бейсбольную биту и по крутой лестнице поспешно спустился. Шаги его босых ног по деревянным ступеням были почти неслышными.

Обычно дверь Мемо оставляли чуть приоткрытой, но сейчас она оказалось захлопнутой наглухо.

Почти готовый к тому, что дверь окажется запертой изнутри – вещь невозможная, если Мемо была одна в комнате, – Майк долю секунды помедлил, ощупывая пальцами створку, словно пожарный, пытающийся ощутить жар бушующего внутри пламени. Правда, в отличие от пожарного Майк чувствовал не жар, а холод. Наконец решившись, он резко распахнул дверь и с битой в руках, намеренный в любой момент пустить ее в дело, буквально влетел в комнату.

Внутри было достаточно светло, чтобы увидеть, что в комнате никого нет. Мемо лежала под одеялом, возле ее кровати стоял специально купленный медицинский столик со множеством баночек и флакончиков с лекарствами, а чуть поодаль – кресло-качалка, фотографии в рамках висели на своих местах, в углу темнело любимое дедушкино кресло, а рядом с ним – старый радиоприемник «Филко»[69], который до сих пор был в рабочем состоянии… В общем, все как обычно.

Однако Майк отчего-то был уверен, что они с Мемо здесь не одни. Приподнявшись на носки и крепко стиснув пальцами биту, он замер и прислушался, готовый к бою с неизвестным врагом. Вокруг него вились и струились потоки ледяного вонючего воздуха. Однажды в доме целых десять дней не было электричества, и Майку потом пришлось чистить холодильник, в котором они хранили кур и мясной фарш. Так вот запах сейчас был точно таким же, как тогда.

Майк выругался и выставил вперед биту. Ледяной поток окутывал его с ног до головы, холодные пальцы словно щекотали живот и спину там, где их не прикрывала короткая пижама, чьи-то мертвые губы касались шеи, смрадное дыхание щекотало щеки… Ощущение было таким, словно в дюйме от Майка стоял кто-то чужой, невидимый, источавший тление могилы.

Майк пробормотал еще какое-то ругательство и ткнул битой в темноту. Ветер завыл, и возле самых ушей мальчика раздалось шипящее рычание. Но ничто в комнате не шелохнулось, ни одна бумажка не дрогнула. Снаружи не доносилось ни звука, только в полях за дорогой слабо шелестели колосья.

Подавив желание выругаться еще раз, Майк покрепче сжал биту обеими руками и снова вскинул ее перед собой, приняв позу, представлявшую нечто среднее между стойкой отбивающего и боксера. Он стоял в центре комнаты, а мерзкий ветер будто съежился и укрылся в самом дальнем углу. Майк шагнул туда, но, оглянувшись через плечо, увидел бледное лицо Мемо на подушке и отступил назад, к ней, чтобы не позволить отвратительному неизвестно чему вновь завертеться вокруг.

Он склонился над кроватью, ощутил на щеке сухое дыхание и теперь, убедившись, что она жива, постарался своим телом заслонить ее от холода.