Лето ночи

Все-таки это была дыра, почти идеально круглая, примерно дюймов двадцать в поперечнике. Туда можно было засунуть голову, если захотеть. Только Майк не хотел.

Кроме того оттуда пахло. Майк подавил отвращение и подвинулся ближе. Вонь накатывала из туннеля, будто ее приносил ветер с кладбища.

Подняв валявшийся поблизости камень, Майк бросил его в дыру. Но звука падения не услышал.

Тяжело дыша, с сердцем, бьющимся так сильно, что его удары были наверное слышны даже Мемо в ее комнате, Майк чуть приподнял фонарик и постарался осветить внутренность дыры.

Сначала он подумал, что ее стены сделаны из красной глины, но затем увидел похожие на ребра перепонки, кроваво-красные хрящи, подобные внутренним поверхностям кишок какого-то неизвестного существа. Похоже на туннель в сторожке на кладбище.

Майк отпрянул, подняв при этом тучу пыли и вляпавшись одной рукой в паутину, а другой – в кошачий помет. И в то же мгновение, вдруг оглянувшись он не увидел прямоугольника света. Что-то загораживало вход.

Но нет, вот он появился.

Майк торопливо полз вперед, не обращая внимания на то, что все время задевает головой доски, а лицом паутину. Фонарик теперь переместился почти под его живот и ничего не освещал. Майку показалось, что под кухней он видит еще одно отверстие туннеля, гораздо большего размера, но туда он не стал ползти.

Какая-то тень загородила отверстие, закрыв доступ свету. Майк мог видеть руки и ноги в том, что он называл «обмотками».

Перекатившись вбок, он схватил железную палку. Тень присела около отверстия, стало совсем темно.

– Микки? – раздался голос его сестренки Кэтлин, тихий, чистый и невинный в своей неторопливости. – Микки, мама говорит, что тебе нужно идти в церковь.

Майк почти без чувств свалился во влажную грязь. Правая рука у него дрожала.

– Хорошо, Кетти, только отойди, пожалуйста, чтобы я мог вылезти отсюда.

Тень исчезла.

Когда Майк выбрался наконец, его сердце буквально ныло от боли. Он закрыл заслонкой проход, вбил гвозди.

– Ой, какой ты грязный, – проговорила Кетлин, улыбаясь брату.

Майк оглядел себя. Вся его одежда была покрыта серой пылью и паутиной. Ссадины на локтях кровоточили. Все лицо было в грязи и он даже ощущал ее вкус. Поддавшись мгновенному импульсу он обнял сестренку. Она радостно прижалась к нему, ничуть не заботясь о том, что может тоже запачкаться.

На мемориальную службу в похоронное бюро Хауэлла в Пеории пришло более сорока человек. Дьюану показалось, что Старик слегка раздражен таким оборотом дела, ему словно хотелось оставить эту церемонию похорон брата только для себя. Но извещение, помещенное в газете, и несколько телефонных звонков, сделанных им, заставили людей приехать даже из Чикаго и Бостона. Явилось несколько коллег дяди Арта по заводу Катерпиллар, и один из них не скрываясь рыдал в течение всей службы.

Священника не было, ибо дядя Арт твердо придерживался семейной традиции воинствующего агностицизма, но короткие надгробные речи произнесли несколько людей: коллега дяди по работе, тот самый который не мог удержаться от слез, кузина Кэрол, которая прилетела из Чикаго и в тот же вечер должна была вернуться обратно, и привлекательная женщина средних лет по имени Делора Стивенс, которую Старик представил как «друга дяди Арта». Дьюан задал себе вопрос, как долго дядя Арт и эта женщина были любовниками.

Последняя речь принадлежала Старику: Дьюан нашел ее самой впечатляющей: никаких слов о загробной жизни, или о наградах за достойно прожитые дни, только горькие нотки в голосе из-за потери брата, и несколько слов о личности, которая не поклонялась фальшивым ценностям, а посвятила жизнь служению другим людям, честному и беззаветному. Закончил свою речь Старик чтением отрывка из Шекспира, любимого писателя дяди Арта. Дьюан ожидал услышать «Все полеты ангелов несут тебя к отдыху…», зная как ценил дядя Арт иронический подход ко всему на свете, но то, что он услышал, было песней. Местами голос Старика срывался, но он держал себя в руках и загадочные последние слова прозвучали на удивление сильно: