Лето ночи

– Но я был рядом с ним, когда это случилось, – сказал Майк, не став уж упоминать о том, что они вместе внесли больного в дом, когда тот заболел. Он не думал, что черви могут перебираться с одного человека на другого…, хоть одна мысль об этом сразу заставила его сердце сжаться. – Пожалуйста, – попросил он, напустив на себя самый что ни на есть ангельский вид кроткого алтарного служки. – Я даже не стану входить в комнату, только посмотрю с порога.

Миссис Маккафферти неохотно уступила. Они на цыпочках прошли вместе в холл, затем как можно тише открыли темную тяжелую дверь. Она даже не скрипнула.

Волна тяжелого запаха накатилась на Майка даже прежде, чем он успел отшатнуться. Запах чрезвычайно напоминал то зловоние, которое распространялось от Школьного Грузовика и шло изнутри туннелей, только здесь он был гораздо хуже. Зловоние распространялось из темной комнаты на волнах горячего, спертого воздуха. Майк зажал рукой нос и рот.

– Мы не открываем окон, – чуть извиняющимся тоном объяснила миссис Маккафферти. – Его две ночи трепала самая жестокая лихорадка.

– Но запах…, – еле выговорил Майк, его уже тошнило.

Экономка оскорбленно нахмурилась.

– Ты хочешь сказать, что пахнет лекарствами? Белье я меняю каждый день. Тебе не нравится этот легкий запах лекарств?

Запах лекарства? Можно сказать и так, если называть лекарством гниющее и разлагающее тело. Можно сказать и так, если вы считаете медный привкус крови и вонь давно сгнившего мяса лекарством. Он посмотрел на миссис Маккафферти. Совершенно очевидно, что она ничего не чувствует. Или этот запах существует только в моем воображении? Майк шагнул чуть ближе, все еще закрывая рукой лицо, он старался привыкнуть к темноте. И почти ожидал увидеть на кровати смердящий труп.

Отец Каванаг выглядел плохо, но смердящим трупом назвать его было нельзя. Не совсем. Было очевидно, что молодому священнику очень, очень плохо: его глаза были закрыты, но почти черные веки глубоко утонули в глазницах, губы были совершенно белыми и растрескавшимися, будто он брел без воды по пустыне дней десять, кожа на лице блестела, но это был не тот здоровый блеск, который появляется после пребывания на солнце, а лихорадочный блеск тяжело больного человека, слипшиеся волосы спутанными прядями облепляли череп, руки со скрюченными пальцами, лежавшие на одеяле, напоминали птичьи лапы. Рот отца Каванага был широко распахнут, и тонкая струйка слюны стекала из него на ворот пижамы. Дыхание клокотало в горле так сильно, словно там ворочали камни. В этот момент он совсем не был похож на прежнего священника.

– Достаточно, – шепнула миссис Мак Кафферти, выпроваживая Майка на лестницу.

Действительно, было совершенно достаточно. Майк выскочил из дому, прыгнул на велосипед и помчался к дому миссис Мун с такой скоростью, что встречный ветер вызвал слезы на его глазах.

Она была мертва.

Он почти ожидал этого, когда постучав в дверь, не услышал ответа. Он почти знал это, когда, войдя в небольшую, полутемную гостиную, не увидел ее котов.

Майку было известно, что мисс Мун, библиотекарша, обычно приходит по утрам часов в восемь, чтобы позавтракать со своей матерью. Сама она жила в старом большом доме на Брод Авеню, один из этажей которого снимала вместе с миссис Гроссант, учительницей в четвертом классе. Сейчас была примерно половина восьмого.

Майк переходил из комнаты в комнату небольшого дома, чувствуя ту же поднимающуюся тошноту, которую он ощущал в ректорской. Перестань быть таким дураком. Она просто вышла на утреннюю прогулку. И коты вышли вместе с ней. Он понимал, что котов нельзя убить на улице, вне этого аккуратного беленького дома. Ладно, коты ночью сбежали и она отправилась их искать. А может мисс Мун наконец отвезла мать в дом престарелых в Оук Хилле. Давно пора было это сделать. Такое предположение было вполне логичным. Но неправильным.

Тело он обнаружил на крохотной лестничной площадке второго этажа. Второй этаж весь был маленьким – только спальня миссис Мун и миниатюрная ванная комната – и на площадке едва поместилось даже ее хрупкое тело.

Майк застыл на верхней ступеньке, его сердце забилось с такой бешеной силой, что он испугался, что потеряет равновесие и скатится по ступенькам. За исключением похорон его дедушки, которые были несколько лет назад, он никогда не видел мертвого человека, если только не считать Солдата. И сейчас Майк смотрел на представшее перед ним зрелище со смесью ужаса, горя и любопытства.

Видимо, она была мертва уже довольно давно. Ее конечности одеревенели, левая рука сжимала перила, как будто старушка, падая, пыталась за что-то ухватиться, а правая торчала вертикально вверх, ее пальцы были скрючены так сильно, будто она хватала воздух… Или будто бы она отталкивала от себя что-то ужасное.