Лето с чужими

Встреча не удалась, но Сигэки тут не виноват. Однако всматриваясь в беспрерывный поток фар, я осознал, что отчаяние — мое привычное состояние, когда дело доходит до сына. Оно преследовало меня еще с тех пор, как он пошел в среднюю школу[16]. Пожалуй, мои отцовские чувства и надежды были направлены совсем не в ту сторону.

И в отчаянии этом по большей части Сигэки не виноват. Детское «я» формируется не только с удобной взрослым стороны. Это я понимал, но все равно злился, если он меня игнорировал или противился по пустякам.

Но как бы я ни злился, результата, который меня бы устраивал, я не добивался. Только расстраивался, а когда он перешел в старшие классы, просто смирился. С тех пор при каждой встрече с Сигэки я готовил себя к очередному легкому разочарованию. И наоборот, предлагая, скажем, вместе выпить кофе, я приходил в замешательство, слыша в ответ простодушное «угу».

Конечно, виноват в этом только родитель. Я — такой же плохой отец, как и муж. Все плохо. Сам я так не считал, но за разглядыванием ночных огней, очернив себя с ног и до головы, мне стало легче.

* * *

Утром, в начале одиннадцатого, я уходил из гостиницы.

Оплатив счет, я уже направлялся к дверям, когда увидел входящего Мамию.

Менять направление внезапно было бы странно. Я остановился в отдалении и смотрел, как он проходит в автоматическую дверь. А сам при этом думал: хорошо, если он меня не заметит.

Мамия вошел, коротко окинул взглядом холл и направился было в кафе, но вдруг ошеломленно оглянулся на меня.

Я улыбнулся и кивнул. Вспомнил прошлое, и на душе стало хорошо. Даже подумал: «Аяко права — личная жизнь тут ни при чем».

— А-а, — приоткрыл рот Мамия, и как обернулся, так и замер.

Такой взгляд, будто увидел перед собой пришельца. С чего бы? Но стоило мне приблизиться, как ужас на его лице сменился улыбкой и он поздоровался.

— Ты чего... в такую рань?

Для телевизионщиков десять утра — очень рано.

— Меня ждут. — Мамия повел глазами на кафе.

Там какой-то человек вдруг поднял руку. Ба, да это мой лучше оплачиваемый коллега.

Мамия тоже махнул ему рукой. Я слегка поклонился. Он показал жестом: мол, не торопитесь, — и опустился на стул.

Но в таком месте говорить нам было не о чем. Не будь встреча случайной, всегда бы нашлась дежурная фраза, но легкомысленным «А что, если нам вместе...» сейчас не отделаешься.

— Что с тобой? — спросил Мамия.

— Ничего. Вот, переночевал в гостинице.

— В смысле, с телом... Так резко...

— С телом?

— Мы же вот только с тобой виделись. Так сильно похудел.

— Что, заметно?

— Если честно, то на удивление...

— Осунулся?

— Не то чтобы очень. Что с тобой?

— Да, одна нелепость.

— Это ты зря.

— Когда один, тормоза не держат.

— Ходил к врачу?

— Нет. У меня нигде не болит. Я смотрелся в зеркало и не заметил ничего такого.

— Сходи обязательно.

— Да ты не пугай меня так.

— Сходи-сходи, эта худоба неспроста.

— Ладно, схожу. Ну, пока... — Я изобразил рукой некий жест и направился к выходу.

— Ты куда?

— Домой.

Я повернулся спиной к открывшему было рот Мамии и вышел на улицу.

Как и предполагал — после вчерашней встречи с родителями окружающим я казался еще более худым.

Я подошел к стоянке такси.

При этом поймал себя на мысли: «Что поделаешь, если я, так и не осознав этого, однажды умру».

У человека, повстречавшего своих мертвых родителей, особого выбора нет.

Дом, словно сопротивляясь потоку окутавших его выхлопных газов и реву моторов, по-прежнему доносившихся с восьмой кольцевой дороги, стоял с наглухо закрытыми окнами.

Окно Кей не отличалось от прочих. Оно лишь отражало раскаленные лучи полуденного солнца и ничем не выдавало человеческого присутствия.

Открыв замок, я надавил на толстое стекло внутренней двери и вошел в холл.

В мрачном углу громоздились семь-восемь новых коробок одинаковой формы, а рядом стоял, будто охраняя их, высокий парень. Я окинул его взглядом, но он, похоже, витал в облаках и никак не отреагировал.

Я вошел в открытые двери лифта. Нажал кнопку седьмого этажа. Пока двери закрывались, я еще раз взглянул на того парня. Теперь он смотрел на меня со странным блеском в глазах. Когда наши взгляды встретились, он тут же отвернулся, но я понял, что это — от любопытства. Видимо, я настолько исхудал, что привлекаю к себе внимание. Вот только почему я сам это не вижу? Выходит, таков замысел отца и матери?

Вдруг лифт остановился. Для седьмого еще рано. Поднял глаза на табло — третий. Кей. Открылась дверь. Действительно, она.

— О! — вырвалось у меня. — Сегодня у тебя что — выходной?

Она молча смотрела на меня. Одета в длинное платье до пят, белое, без рукавов, чем-то похожее на неглиже. Но внутрь Кей не вошла.

Я нажал на кнопку открытия дверей и улыбнулся:

— Ну, ты как?

По ее серьезному лицу проскользнуло такое выражение, будто она видит нечто жалкое.

— Где ты был? — неподвижно спросила она.

— Поработал в гостинице. Хотел немного сменить обстановку.

— Опять врешь, — сказала она низким, но сильным голосом.

Не спуская с меня глаз, вошла в лифт. Приблизилась ко мне так, будто собиралась поцеловать.

— Опять врешь, — проворчала она.

Приторно запахло духами. Двери лифта закрылись.