Лето с чужими

– Сейчас вообще-то не сезон для сукияки. Что мы, здесь не найдем, чего поесть?

– И то правда. Так и сделаем. Я раньше думал, как хорошо всей семье собраться за одним столом, поставить варить кастрюльку…

– Нет прохлады – нету и кастрюльки.

– Ничего страшного. Извините, если я наговорил лишнего.

– Куда ты встаешь? А кто арбуз будет резать?

Отец заворчал на мать. Как гром средь ясного неба. И я понял, насколько хрупок наш общий с ними мир.

Нет, сегодня я не смогу это сказать. Иначе я их сражу наповал.

– Почему-то опять сюда потянуло.

– Ну и хорошо. Приезжай, когда захочешь.

– Ага.

– Сыграем? В карты?

– После арбуза.

Даже сейчас казалось: скажи я им о разлуке – перевоплотятся в монстров и нападут на меня со зверской силой. И если для меня здесь был только страх, для отца и матери это означало беду: ведь перевоплотились бы они отнюдь не по своему желанию.

Мы ели арбуз, играли в карты.

Мать очень шустро сбрасывала все, что было у нее на руках, и раз за разом легко выигрывала.

Пробило четыре часа, затем пять.

В какой-то момент я хотел прервать игру, но не смог – так весело они развлекались. В комнату прокрались вечерние сумерки.

И вдруг мне стало очень страшно. Если и говорить, то до наступления темноты. Стемнеет, и я тогда уж точно ни на что не решусь. Но вернуться сегодня, ничего не сказав, я тоже не могу.

– Пора включить свет. Который там час? – поднялся отец.

– Седьмой, – ответила мать. Зажглась лампа. Догорала за окном заря.

– Мне нужно сходить в магазин.

– Нашла когда ходить. Хватит того, что вчера купила.

– Так я все сготовила на обед. Осталось только натто.[20]

– Ну и чем ты собираешься кормить Хидэо?

– Отец, – сказал я. – Мама…

– Что?

– Ладно, попейте пока пиво. Сейчас мигом что-нибудь придумаю.

– У меня есть к вам один разговор.

– Разговор?

– Что за разговор?

– Ничего, если я прямо сейчас?

– Ничего хорошего. Выкладывай. Я сел прямо и низко поклонился.

– Ты чего? – сказала мать.

– Брось кривляться. – Отец присел опять.

– Мы больше с вами не увидимся.

– Почему?

– Что случилось? – печально вскрикнули они в один голос, словно услышали что-то нелепое и несправедливое. Выходит, они не знают ничего о моем истощении.

– Мне очень приятно у вас бывать. И вы даже представить себе не можете, как я рад нашей встрече. Я хотел бы вас навещать, пусть даже и умру…

– Умрешь?

– С какой стати, сынок?

И я рассказал родителям о предостережениях продюсера и Мамии, о том, как накануне увидел в зеркале свой истинный, до ужаса истощенный облик.

Умолчал я только об отношениях с Кей. Кое-что я вынужден был приукрасить, но так было даже лучше. Родители тут ни при чем, однако некие силы потустороннего мира воздадут по заслугам тому, кто пытается меня с ними разлучить. Я не был уверен, стоило об этом говорить или нет, но у родителей был такой вид, словно их обманули.

Закончив рассказ, я еще раз поклонился им, едва не касаясь лбом пола.

Родители молчали.

На подушке валялись разбросанные карты.

Я не мог поднять на родителей взгляд. Опять возникло предчувствие: взгляну я на них, а передо мною – жуткие монстры. Я вздрогнул.

– Вот как… – тихо произнес отец.

– Да уж… – Голос матери сделался грустным. – Я так и знала, что долго это не продлится.

Но даже теперь мне хотелось исчезнуть, не поднимая головы.

– Делать нечего, – сказал отец.

– Да. Недолго это длилось, но ты даже не представляешь, как мы счастливы: столько теперь будет воспоминаний…

– Ну что, пошли?

– Куда? – Я невольно взглянул на отца.

– Куда-куда… Есть сукияки. В такую жару да в прохладе… вот поедим-то.

– Что, серьезно?

– Разумеется, серьезно, – заплакала мать. – Ведь расстаемся. Куда уж серьезней.

В вечерних сумерках мы втроем шли к воротам Каминаримон. На перекрестке Международной улицы был ресторан. У входа на маленьком вертеле жарили печень угря.

– Может, съедим по одной? – остановился отец.

И тут я понял, что от самого дома мы шли молча.

– Хорошая мысль, – оживился я. – Три штуки, пожалуйста.

– Перед сукияки? – возмущенно сказала мать. В ее голосе по-прежнему слышались слезы.

– Чего скупиться? Вон ему нужно отъедаться. Неужто неясно?

– Это вкусно, мама.

Я передал ей один вертел.

– Спасибо.

На ходу ели мы печень угря. Разговор опять оборвался.

Чтобы как-то разрядить ситуацию, отец остановился опять:

– Кстати…

– Что? – Я попытался сделать лицо повеселее.

– Там пирожки продают. Купи один пакет.

– Хорошо, идите вперед. Я догоню. Вернувшись назад, я купил пакет пирожков, выпеченных в форме божков.[21]

Дожидаясь сдачи, оглянулся – они так и не сдвинулись с места. Ждут. Будто вернулся в детство – делаю покупку под надзором родителей.

Все верно. После расставания со мной у родителей больше не будет Асакуса. Выходит, и я сегодня с ней прощаюсь. А отец просто хочет прикоснуться к воспоминаниям. Я подбежал к родителям и крикнул:

– Отец, может, тогда и сэмбэй [Сэмбэй (яп.) – тонкое сухое печенье их рисовой муки], что на углу ресторанчика суси.

– Давай.

– Я быстро – подождите, ладно, мам? Однако там все уже распродали.

– Ну почему именно сейчас? – вырвалось у меня. Я побежал обратно. В людском потоке родители смотрелись неказисто.