Вошли в подъезд, поднялись на лифте. Человек открыл дверь своим ключом и крикнул с порога:
— Лариса! Тут парню гречневая крупа нужна.
Из кухни вышла Лариса в широком платье. Но все равно было заметно, что ждет ребенка. Андрей старался не смотреть на нее — как-то неудобно.
— Здравствуй, — совсем по-домашнему сказала Лариса. — Вот тебе гречка. Чаю хочешь?
— Спасибо, тороплюсь. В больницу надо, и еще кашу варить надо.
Из этого дома жалко было уходить. Никто здесь не расспрашивал, не удивлялся. Кто, что, почему. Почему хозяин дома привел с улицы незнакомого парня? Почему она, Лариса, должна снабжать его крупой? Кто он такой? А вдруг жулик? Нет, никаких таких вопросов здесь ни у кого не возникало. И сразу все становилось на свои места. Именно так нормально, только так. Кому-то нужна помощь — кто-то эту помощь оказывает. Без всплесков и расспросов. Только так. И в походе, и в городе, и везде.
— Здесь килограмм, — сказала Лариса. — Хватит?
— Да, конечно. Потом мы получим талоны, диабетикам полагается. Спасибо. — Андрей полез в карман за деньгами. Тут мужчина вышел в коридор.
— Знаешь что? Давай лучше так: в другой раз ты меня выручишь. Ладно? Или не меня — кого-нибудь еще.
— Ладно, — легко согласился Андрей.
— Беги, — сказал мужчина и повел Ларису за руку из коридора.
На улице Андрей подумал, что на антресолях у этих людей наверняка лежит байдарка. Интересно только — «Луч», «Салют» или «Эрзетка»? И еще — с какого возраста их будущий мальчишка будет ходить в походы?
В общем, Андрей понимал, что байдарки, может, и нет. Просто хотелось, чтобы она была.
Когда Андрей вернулся домой с банкой гречки, мама сказала:
— Смотри-ка, в банке. А я думала, что только мне это пришло в голову.
— Что пришло?
— Держать крупу в стеклянных банках. Садись обедать.
Маме было легче, когда Андрей дома. Как будто из-за болезни деда мама стала больше бояться за остальных близких. Или ей просто тяжело было оставаться одной?
Андрей обедал и рассказывал маме, откуда взялась банка с крупой. Ему казалось, что от этой истории любому человеку должно стать хорошо.
Андрей сел делать уроки. В голову все лезло плоховато, но он сидел, занимался. Распускать себя нельзя, нельзя.
Вошел отец.
— Можно посижу у тебя? Мешать не буду.
И тихо сел в углу на диван.
Но через некоторое время заговорил. Андрею даже показалось, что Капитан говорит не с ним, а сам с собой. Такой тихий был у него голос — голос для себя.
— Когда мы поженились, своей квартиры не было, комнаты — тоже. Дед сказал: «Живите у нас». У них однокомнатная квартира. По тем временам далеко не у всех отдельные квартиры, большинство в коммунальных. Однокомнатная. Как мы жили вчетвером в однокомнатной квартире? Теперь странно. А тогда — ничего. Перегородили комнату ширмой, на ней пальмы, попугаи нарисованы. Уютно.
Однажды деду показалось, что я к его дочери не так отношусь. Он ничего выяснять не стал — запустил в меня валенок. От души бросил, с силой, не заботясь о последствиях. Ох я обиделся! Раз так, думаю, все! А потом остыл, поразмыслил: спасибо, что валенком бросил, а не утюгом. Она же ему дочь, а я ему кто? Стать родным — это еще надо заработать. Потом я получал этим валенком еще три раза. Он никогда не объяснял за что. И ведь что интересно — мы с мамой никогда не ссорились, это не так часто случается в начале семейной жизни; люди друг к дружке притираются не в один день, у большинства конфликты. А у нас их, в общем, не было. Но дед улавливал что-то важное: не тот тон, не тот взгляд, напряженное молчание мое. Раз! Летит валенок. И, знаешь, сразу легче — нет скрытых обид, камня за пазухой. Я потом всегда вспоминал этот валенок с благодарностью.
Бабушка в ужас приходила от валенка, а он швырял, ни с кем не советовался.
Андрей глядел на отца: усталый он что-то. А может быть, постарел Капитан? Нет, нет, он еще совсем молодой.
— Пап, а откуда у нашего цивилизованного деда валенки-то?
— Да с войны остались. Он и шинель бережет до сих пор, и гимнастерку. Бабушка моли боялась, ругалась с ним, но он не уступил. Бережет. Теперь один остался, нафталином пересыпает по весне.
Отец замолчал, Андрей тоже сидел за своим столом молча.
Потом отец сказал:
— Трудно нам будет теперь. Дед пролежит в больнице довольно долго. Ездить к нему придется часто, хотя он и ворчит. Сегодня опять настаивал, чтобы ездили реже.
— Нас жалеет. Его дело жалеть, а наше — ездить. Он рад был, что мы к нему пришли.
— Ясно. Время предстоит трудное, все мы живем непросто. У тебя десятый класс, не шуточки. У нас работа. Мама считает, что надо звать на помощь Профессора, а он организует остальных.
Андрею стало как-то тепло и ласково. Ну конечно, друзья кинутся помогать. Они будут по очереди ездить в больницу, их много, всем будет легче. А дед так любит всех: и тетю Марину, и Адмирала, и Профессора. Да всех он знает и обожает!
Отец продолжал:
— Я решил сначала посоветоваться с тобой. Если позвонить Профессору, они бросят все. И нам станет легче. Но надо ли нам это?
— А почему ты сомневаешься? Я, например, в каждом из них уверен.