Лето страха

Пэриш сообщил, что Глаза не удалось задержать, несмотря на массированные, хотя и слишком запоздалые усилия, предпринятые управлением шерифа и властями лос-анджелесского аэропорта.

Пятью минутами позже четверо сотрудников управления увезли Эрика. А мы трое — Эмбер, Пэриш и я — продолжали стоять в ее спальне, где, собственно, и началось все это безумие.

Не могу поручиться за то, что знаю, о чем думали остальные, но сам я... у меня было такое ощущение, будто я стою на краю угрожающе раскачивающейся пирамиды, которая едва было не рухнула и не убила нас всех. Она и сейчас еще раскачивается, потому что к числу имеющихся у нас достоверных фактов относятся лишь наша — Марти и моя — страсть к этой женщине, наше участие в ее прошлой судьбе, наша попытка вторгнуться в ее настоящее и... жуткая правда о Грейс, которую мы только теперь наконец-то начали понимать...

К числу менее значительных фактов, однако занимающих весьма существенное место в моих мыслях, относится следующий: как могли мы с Мартином настолько поверить в виновность друг друга, что позволили Вальду исподволь стравливать нас? Меня мучило, как мог я предать честного человека, некогда являвшегося моим другом?

Озадаченное и явно смущенное выражение, застывшее на лице Мартина, свидетельствовало о том же — его одолевают точно такие мысли.

Что же касается моей дочери... по отношению к ней я испытывал сейчас острую боль, чувство вины и угрызения совести.

* * *

В ту ночь, когда я в одиночестве лежал в своей постели, полностью выжатый и неспособный уснуть, мои мысли начали постепенно переключаться на Изабеллу, спавшую сейчас на своем неудобном ложе, именуемом больничной кроватью. И я наконец начал составлять в уме список того, что должен сделать, чтобы подготовить дом к ее возвращению.

Я был благодарен судьбе, что вовремя позаботился о лифте — пусть он даже такой скрипучий и противный, — поскольку в ближайшие дни он понадобится Изабелле как никогда раньше.

В каждую комнату я поставлю по букету свежих цветов. И вымою все окна, изнутри и снаружи, потому что солнечный свет всегда был для Изабеллы Монро источником радости.

Когда в три часа ночи раздался телефонный звонок, я точно знал, кто это.

— Ты сбежал? — спросил я.

— Я смылся через три минуты после разговора с тобой. Сожалею, что пропустил такое интересное зрелище. Но может быть, славная лос-анджелесская полиция нашла какого-нибудь ниггера, чтобы забить его до смерти ичтобы ночь не показалась ей такой уж потерянной.

— Откуда ты говоришь?

— Ш-ш-ш-ш. Твой перехватчик расскажет тебе об этом. Издалека я говорю, издалека. С Апельсиновым округом на время покончено. Можешь сообщить об этом своим ч-ч-читателям. И еще скажи им: я вернусь, когда буду готов. Ты совершил страшную ошибку, сообщив им, что я — Вильям Инг. Надо же, даже заставили бедную Мэри Инг узнать м-м-мой голос. Если бы люди до конца поняли суть моей миссии, они обязательно поддержали бы меня.

— Сомневаюсь в этом.

— Просто ты недооцениваешь интеллект и силу белых мужчин и женщин.

В трубке слышалось легкое потрескивание и слабый гул, что наводило на мысль о просторном помещении и людской суете. Я подумал, скорее всего он звонит из аэропорта.

— Мы уже знаем, кто ты на самом деле, — сказал я.

— Вы даже не знаете, кем я привык быть, — ответил он. — Вы вообще похожи на дворников. Находите отбросы только тогда, когда они падают перед вашим носом.

— Чего ты хочешь?

— Как дела у Изабеллы?

— Мы не говорим об Изабелле. Пэриш арестовал Вальда и Грейс по обвинению в убийстве Элис Фульц.

Глаз рассмеялся. Это был все тот же шелест вырывающегося из горла воздуха.

— Я буду скучать по Апельсиновому округу, — сказал он. — В своей статье о нашем заключительном разговоре скажи всем нашим друзьям и читателям, что Полуночный Глаз вернется тогда, когда он будет особенно нужен. И тогда чистка продолжится.

— Для тебя у меня тоже есть кое-какое сообщение. Я больше не пишу о тебе статей. Если захочешь поговорить, звони кому-нибудь другому. Ты теперь больше не новость, Инг. Так что живи хорошо и помирай поскорее.

С этими словами я повесил трубку.

Перезвонил Кэрфаксу.

— Нью-Йорк, — сказал он с легким раздражением в голосе. — Аэропорт Кеннеди.

Глава 29

Через два дня, в понедельник, двенадцатого июля, я привез Изабеллу домой.

Созвонился со службой медицинского обслуживания на дому и пригласил — по доступной цене — сиделку на неделю.

Зовут ее Ди. Это — очень крупная женщина с круглым гладким лицом ребенка и громадными, но одновременно нежными руками. На глаз трудно представить, сколько ей лет, а спрашивать я не стал. У нее — прямые, медового цвета волосы, и носит она их, связав на затылке в хвостик. Весу в ней не меньше ста восьмидесяти фунтов.

Большую часть времени Изабелла спит.

Наши разговоры коротки: перенесенная операция часто и без всяких предупреждений дает о себе знать.

Обычно мы сидим на веранде и смотрим на каньон.