Лето сумрачных бабочек

– Это ты танцевала всю ночь, – со смехом возразила мама. – А я пыталась утащить тебя домой! Но я по тебе скучала, – добавила она. – Это всё было так давно…

– Я тоже скучала по тебе, Трейс, – отозвалась Стелла, на несколько секунд став серьёзной.

Было круто познакомиться с кем-то из маминого прошлого. Она никогда особо не рассказывала о том, почему покинула Оукбридж. Она разошлась с моим отцом и уехала ещё до того, как я родилась, и любое упоминание о нём – или о «тех временах», как она это называла, – гарантированно вызывало у неё головную боль. Я знала, что это звучит странно, но знакомство со Стеллой было всё равно что крошечный шаг к тому, чтобы узнать, что же на самом деле случилось тогда.

– Давай я попрошу своего сына Мака показать тебе окрестности? – предложила она мне перед уходом. – Когда он безвылазно торчит дома всё лето, то только путается у меня под ногами и сводит меня с ума!

Я кивнула и улыбнулась, хотя желудок у меня сжался в комок. Я представить себе не могла, как буду гулять по деревне с каким-то парнем, которого никогда раньше не видела.

После этого к нам зачастили гости. Должно быть, Стелла рассказала всем о мамином возвращении. Этим и отличаются маленькие поселения – новости в них расходятся быстро. К концу недели к нам зашла некая миссис Уилсон из церкви. Она была низкой, костлявой и застёгнутой на все пуговицы сверху донизу, хотя день был самым жарким с начала лета.

– Вы обе намерены ходить в церковь? – без обиняков спросила она, пока мама наливала ей чашку чая. Я заметила, что она взяла лучшие чашки и такой же чайник. – В следующее воскресенье в церкви будет очень хорошая служба, быть может, вы захотите её посетить?

Мама чуть заметно кивнула.

– Мы очень постараемся, хотя завтра я должна приступить к своей новой работе, а ведь ещё нужно распаковать вещи и так далее… – Она умолкла, и некоторое время мы сидели в тишине.

В присутствии миссис Уилсон мне было не по себе. Она была какой-то кислой – как будто ела слишком много лимонов. Она всё время очень пристально смотрела на меня, а когда мама предложила ей печенье, она пробормотала что-то непонятное насчёт чревоугодия и греха. Я сразу представила, как Лора сказала бы: «Что за проблемы у этой леди?» – и едва удержалась от того, чтобы фыркнуть в чашку.

– Как ты полагаешь, тебе понравится Оукбридж, Бекки? – спросила миссис Уилсон некоторое время спустя. – Это не самое весёлое место для девочки твоего возраста.

– С ней всё будет хорошо, – быстро ответила мама. – Мы всегда жили вдвоём, так что Бекки привыкла обходиться без шумной компании, а когда начнётся школа, у неё быстро появятся подруги. Я записала её в старшую школу в Фарнсбери, она считается очень хорошей.

Миссис Уилсон хмыкнула:

– В наши дни у подростков нет никакой дисциплины, не то что в те времена, когда я училась в школе.

«И когда это было? – захотелось мне спросить. – В ледниковый период?»

В конечном итоге миссис Уилсон осталась ещё на одну чашку чая, неустанно болтая об этом доме, о том, насколько он старый, и о других скучных вещах. Мама постоянно поглядывала на часы и очень многозначительно покашливала, но старую леди это, похоже, ничуть не трогало.

– По-моему, мне ещё надо закончить распаковывать вещи, – заявила я при первой же возможности и удрала наверх.

Свою новую комнату я терпеть не могла. Она была маленькой, тёмной и душной, даже при открытом окне. Но меня тревожил не столько её размер и даже не нехватка света, а то, как я в ней себя чувствовала. То, что мне пришлось расстаться со своей прежней комнатой, было одним из самых тяжёлых моментов переезда – как будто потерять часть себя. Я пыталась объяснить это маме, но она не понимала. Она сказала, что к концу лета я привыкну и даже не буду помнить о том, как выглядела моя старая комната.

Ночь перед отъездом была самой худшей. Я начала думать обо всех тех людях, которые будут жить в моей комнате после меня, и она уже не будет моей, и никто не будет знать, что я провела здесь первые двенадцать лет своей жизни. В какой-то момент я вылезла из кровати и нацарапала на подоконнике «Бекки Миллер». Для этого я выдернула из двери комнаты старый гвоздь, на котором когда-то висела моя ночная рубашка. Я кучу времени потратила на то, чтобы процарапать буквы в дереве по-настоящему глубоко. Я просто хотела сделать так, чтобы крошечная часть меня осталась здесь – пусть даже это будет только моё имя.