Лето Святого Мартина

По дороге Трессан попросил объяснить ему происходящее, и она повторила ему рассказ Фортунио о событиях, происшедших вчера в Ла-Рошете. А когда они взбирались по лестнице, ведущей на укрепление, она бежала по ступеням с молодой, горячей поспешностью, не обращая внимания на тучного, задыхающегося сенешала. Она повернулась к востоку и, прикрыв рукой глаза от лучей утреннего солнца, смотрела с высоты стен на процессию, с неторопливым достоинством двигающуюся от долины реки к Кондильяку.

Во главе процессии возвышалась высокая худощавая фигура человека, в котором она узнала аббата монастыря Святого Франциска в Шейли, высоко несущего серебряное распятие, сверкающее на солнце. Капюшон его сутаны был откинут назад, открывая бледное, аскетическое лицо и бритую голову. За ним, поддерживая на плечах гроб под черным траурным покровом, следовали шестеро монахов в черных рясах и черных капюшонах, а завершали шествие четырнадцать братьев ордена Святого Франциска в накинутых на голову капюшонах, со сложенными руками, ладони которых прятались в их просторных рукавах.

Маркиза терялась в догадках, какими доводами удалось убедить гордого аббата воздать такие почести умершему Кондильяку, сопровождая его тело в дом, над которым висело проклятие церкви.

Позади монахов громыхала по неровной дороге закрытая повозка, а за ней ехали на лошадях четыре конюха в ливреях Кондильяков. Однако Мариуса не было видно, и она предположила, что он в этом экипаже, хотя сопровождающие его слуги наверняка были людьми убитого маркиза.

Вместе с сенешалом они молча наблюдали за приближением процессии, пока та не достигла крепостного рва. Затем, когда загрохотал настил моста, она повернулась и, сделав знак сенешалу следовать за ней, поспешила вниз. Но, оказавшись во дворе, мадам с удивлением обнаружила, что они не остановились там, а двинулись дальше. Аббат самодовольно направился через вход и далее по галерее, ведущей в зал замка, несущие гроб уже скрылись в дверях, и, следуя за ними, последние монахи исчезли из поля зрения. У дверей, через которые только что прошла процессия, стоял Фортунио и задумчиво поглаживал свои усы. Во дворе расположилась дюжина вооруженных людей — все, что осталось от гарнизона после схватки с Гарнашем.

Она стояла, ожидая появления экипажа, но, не увидев ни его, ни конюхов, подошла к Фортунио и спросила о причине их отсутствия:

— Месье де Кондильяк, вероятно, едет в этой карете?

— Вероятно, — с озадаченным видом ответил капитан. — Я отправляюсь узнать, мадам. А тем временем не примете ли вы аббата? Монахи, наверное, уже освободились от своей печальной ноши.

Она придала своему лицу подобающее случаю печальное выражение и быстро пошла в зал. Трессан продолжал следовать за ней по пятам. В зале она увидела гроб со свисающим до пола огромным покровом из черного бархата, украшенным по краям серебряной бахромой. Этим утром огня в камине еще не зажигали, а солнце пока не заглядывало в окна, поэтому воздух в зале был холодным и сырым, как бы подчеркивая мрачность ожидающейся здесь церемонии.

С редким достоинством, высоко подняв голову, она прошла через весь зал к аббату, стоящему прямо, как статуя, во главе стола, ожидая ее. И хорошо, что он был человеком аскетического склада, иначе ее величественная, несравненная красота могла бы тронуть его сердце и смягчить суровость его намерений.

Когда она подошла к нему на расстояние протянутой шпаги, он поднял руки, и потрясающие слова, произнесенные набатным голосом, нарушили торжественное молчание.

— Несчастная женщина, — произнес он, — твои грехи обличают тебя. Правосудие свершится, и шея твоя склонится, невзирая на всю твою упрямую гордость. Ты, которая высмеивала священников, похитила невинность и издевалась над святой церковью, — твоей нечестивой власти пришел конец.

Трессан в ужасе отпрянул, и даже губы его побелели, поскольку если, как сказал аббат, правосудие готово было свершиться над ней, оно готово было свершиться и над ним. «Где же они ошиблись в своих расчетах? Какое слабое место она проглядела? » — спрашивал он себя, охваченный внезапной паникой.

Но маркиза не разделяла его трепета. Ее глаза раскрылись чуть шире, на щеках появился легкий румянец, но она испытывала только изумление и негодование. Не спятил ли он, этот бритый монах? Вопрос этот сразу же пришел ей на ум, и именно таким вопросом она холодно ответила на его гнев.

— Потому что только сумасшествие, — сочла она нужным добавить, — может быть оправданием такой безрассудной дерзости, как ваша.

— Нет, мадам, — ответил он с ледяным высокомерием, — не сумасшествие, но праведное негодование. Ты игнорировала власть святой церкви так же, как игнорировала власть нашей законной повелительницы, и правосудие настигло тебя. Мы здесь для того, чтобы предъявить счет и проследить, чтобы он был полностью оплачен.