Лето Святого Мартина. Шкура льва.

Он уже уходил с кладбища, когда кто-то осторожно прикоснулся к его руке. Кэрилл резко обернулся и, увидев прекрасное лицо Гортензии Уинтроп, остановился, гадая, как она здесь очутилась. На девушке был длинный темный плащ с капюшоном. В пятидесяти ярдах у стены кладбищенской церкви стоял ее портшез.

— Я лишь хотела сказать, что сочувствую вашему горю, — сказала она.

Мистер Кэрилл удивленно смотрел на нее.

— Откуда вы узнали? — спросил он.

— Я догадалась, — ответила девушка. — Я слышала, что вы были с ним, когда это случилось, — графиня обронила несколько слов о происшедшем. Лорду Ротерби принесли записку от шпика, который должен был арестовать сэра Ричарда Эверарда. Я поняла, что он был вашим приемным отцом — вы и сами его так называли; я и пришла, чтобы сказать, как я сочувствую вам и переживаю за вас.

Кэрилл схватил ее руки и поднес их к губам, не обращая внимания на окружающих.

— Это так любезно с вашей стороны, — сказал он.

Гортензия повела его обратно на кладбище. Вдоль стены кладбищенской церкви протянулась липовая аллея — летом прихожане прогуливались здесь после воскресной службы. Именно сюда девушка и вела Кэрилла — он шел, механически передвигая ногами. Сочувствие, как это нередко бывает, вновь погрузило его в печаль.

— У меня такое чувство, будто я похоронил вместе с ним свое сердце, — сказал мистер Кэрилл, указывая рукой на площадку среди могил, где суетились рабочие с лопатами. — Он был единственным человеком, который меня любил.

— Ах, это неправда, — в нежном голосе Гортензии звучала скорее печаль, чем упрек.

— Нет, правда. Я скорблю лишь о себе, страдая от одиночества. Так бывает со всеми людьми. Вместо того, чтобы говорить, что мы оплакиваем умершего, было бы куда честнее говорить, что мы оплакиваем живого. Мы совершаем ошибку, скорбя о кончине близких.

— Не говорите так, — попросила она. — Это ужасные слова.

— Что ж, правда редко бывает хороша, и оттого мы так часто грешим против истины, — он вздохнул. — И все же мне очень приятно, что вы нашли для меня несколько слов в утешение. Если что-то и способно рассеять мрак моего горя, так это ваше сочувствие.

Они молча дошли до конца аллеи и повернули обратно. Гортензия заговорила, спрашивая Кэрилла, что он собирается делать дальше.

— Вернусь во Францию, — ответил он. — Лучше было мне не приезжать в Англию.

— Мне кажется, вы ошибаетесь, — сказала она просто и откровенно, без следа кокетства, которое выглядело бы кощунственно в этот момент и в этом месте.

Мистер Кэрилл искоса бросил на нее быстрый взгляд, остановился и повернулся.

— Что ж, я рад, — сказал он. — Тем легче мне будет уехать.

— Я не это имела в виду! — воскликнула она, протягивая к нему руки. — Вы знаете, знаете, что я хотела сказать! Вы знаете — не можете не знать, — что заставило меня прийти к вам в этот час. Я знала, что вам нужны утешение и поддержка. И как жестоко с вашей стороны говорить, будто вы похоронили единственного человека, который вас любил!

Его пальцы сжали руку девушки.

— Нет, не надо! — охрипшим голосом заговорил мистер Кэрилл, и в его глазах загорелся огонь, а на щеках запылал лихорадочный румянец. — Не надо! Или я забуду о том, кто я и что я, и воспользуюсь вашим нелепым увлечением.

— Вы считаете, что это просто увлечение, Жюстен? — спросила она.

— Еще хуже — чистое помешательство! Но это пройдет, и вы еще скажете мне спасибо за то, что я оказался тверд и позволил вам избавиться от этого чувства.

Девушка печально покачала головой и тихо сказала:

— Значит, все, что было между нами — не более чем…

— Да, — ответил он, — и того, что было, более чем достаточно. Мне нечего предложить женщине; у меня нет даже имени.

— Имени? — с глубокой печалью повторила она. — Неужели вы думаете, будто для меня это что-то значит? Ваши слова свидетельствуют лишь о глупой предубежденности.

— Предвзятость — это великое искусство жизни, — со вздохом ответил мистер Кэрилл.

Гортензия сделала нетерпеливый жест и продолжала:

— Жюстен, вы говорили, что любите меня, эти слова дают мне право — по крайней мере, я так считаю — сказать вам то, что я говорю. Вы один на свете — ни друзей, ни родственников. Единственный человек, который был для вас всем, похоронен на этом кладбище. Неужели вы хотите вернуться во Францию в полном одиночестве?

— Я понял! — воскликнул Кэрилл. — Теперь я понял. Вас привела сюда жалость ко мне, несчастному и одинокому. Не так ли, Гортензия?

— Я не стану отрицать, что без жалости не могло бы быть смелости. Моя жалость не оскорбительна для вас, Жюстен, я жалею потому, что люблю вас.

Мистер Кэрилл положил руки на плечи девушки, глядя на нее горящими глазами.

— Ваши слова вселяют в меня гордость, — сказал он.

На затем его руки вновь бессильно повисли. Мистер Кэрилл вздохнул и горестно покачал головой.

— И все же я отказываюсь. Мне придется просить вашей руки у вашего опекуна, и что я отвечу ему, когда он пожелает узнать о моих родителях, моей семье и тому подобных вещах?

Гортензия заметила, что Жюстен вновь побледнел.