Лето Святого Мартина. Шкура льва.

Из окружавшей их толпы послышался смешок, и даже Гобер посмотрел на него с неодобрением.

— В самом деле, месье, — начал он, — если бы я не знал, что вы — месье де Гарнаш…

Но Гарнаш не дал ему закончить.

— А ну, разойдитесь! — закричал он и замахал кулаками направо и налево, ухмыляющиеся зеваки испуганно отпрянули назад. — Причина, месье де Куртон, — сказал он, — в том, что я не принадлежу себе. Я нахожусь в Гренобле как посланник королевы-регентши с поручением и не могу позволить вовлечь себя в ссору.

Куртон поднял брови.

— Вам следовало бы подумать об этом прежде, чем вывалять месье Сангвинетти в грязи.

— За это я принесу ему свои извинения, — нервно сглотнув, пообещал Гарнаш, — а если он все же будет настаивать на поединке, тогда поединок состоится, скажем, через месяц.

— Я не могу с этим согласиться, потому что… — возразил Куртон.

— Будьте любезны сообщить вашему другу о моем предложении, — настаивал Гарнаш, прервав его.

Куртон пожал плечами, соглашаясь, и отправился совещаться со своим товарищем.

— А-а! — раздался приглушенный, но достаточно громкий, чтобы быть услышанным всеми, голос Сангвинетти. — В таком случае он получит оплеуху за свою наглость.

И он громко приказал форейтору принести хлыст. Мозг Гарнаша, казалось, воспламенился, и эта вспышка обратила в пепел всю его осторожность.

Он шагнул вперед и заявил, что, если господин Сангвинетти разговаривает с ним в таком тоне, он готов перерезать ему глотку немедленно и в том месте, которое он сам выберет.

В конце концов, было решено не мешкая отправиться на поля Капуцинов[17], что находятся в полумиле за францисканским монастырем[18]. Они следовали туда в таком порядке: Сангвинетти и Куртон шли впереди, за ними — Гарнаш и Гобер, а замыкала шествие толпа не только всякого сброда и бездельников, но и добропорядочных горожан. Присутствие публики подбодрило Гарнаша, к которому вернулась до некоторой степени способность размышлять. При таком количестве зрителей было немыслимо, чтобы эти люди — при условии, что они действовали по указке маркизы — осмелились предпринять какие-либо действия против правил дуэли по отношению к нему. Гарнаш оставил в гостинице Рабека и строго приказал сержанту, чтобы никто из его людей не покидал своего поста, и солдаты беспрекословно подчинялись распоряжениям его слуги. И потому Гарнаш шагал бодро, с легким сердцем.

Наконец они достигли полей Капуцинов, радующей глаз зеленой поляны, занимающей площадь примерно в половину акра и окруженной густой березовой порослью.

Толпа зрителей расположилась по краям, а дуэлянты прошли в середину и стали готовиться к схватке. Они скинули плащи и камзолы, а Сангвинетти, Куртон и Гобер сняли также свои тяжелые сапоги, в то время как Гарнаш ограничился тем, что отсоединил от них шпоры.

Заметив это обстоятельство, Сангвинетти обратил на него и внимание остальных, и началась перебранка. Гобер начал упрашивать Гарнаша последовать их примеру. Но тот отрицательно потряс головой:

— Дерн размок.

— В том-то и дело, месье, — искренне протестовал Гобер. — В ваших сапогах трудно будет удержаться на ногах, и кроме того, каждый раз при смене позиции вы рискуете поскользнуться.

— Месье, осмелюсь вам заметить, что это — мое личное дело, — ответил Гарнащ.

— Нет, не личное! — закричал его секундант. — Если вы собираетесь драться в сапогах, мы все должны будем сделать то же самое, а я пришел сюда не для самоубийства.

— Послушайте-ка, месье Гобер, — понизив голос, сказал он, — для вас нет причин поступать иначе. Что касается меня, я останусь в сапогах, и пусть месье Сангвинетти получит все преимущества, которые ему это дает. Поскольку меня это устраивает, давайте же, ради Бога, скорее приступим к схватке. Я тороплюсь.

Подчиняясь этому требованию, Гобер поклонился, но Сангвинетти, подслушав их диалог, разразился проклятьями.

— Клянусь, нет! — возмутился он. — Я не нуждаюсь в подобном преимуществе, месье. Куртон, будьте так любезны, помогите мне с этими сапогами.

И опять все ждали, пока он надевал сапоги.

Наконец дуэлянты приступили к измерению длины своих шпаг. Оказалось, что шпага Сангвинетти была на два дюйма[19] длиннее, чем три остальные.

— В Италии это обычная длина, — пожав плечами, сказал Сангвинетти.

— Если бы месье еще сообразил, что он не в Италии, мы, возможно, не занимались бы такой ерундой, — раздраженно ответил Гарнаш.

— Что же нам делать? — вскричал озадаченный Гобер.

— Драться, — нетерпеливо произнес Гарнаш. — Не достаточно ли приготовлений?

— Но я не могу позволить, чтобы шпага вашего противника была на два дюйма длиннее вашей, — почти гневно возразил ему Гобер.

— Почему бы и нет, если я не возражаю? — спросил Гарнаш. — Дистанция моего выпада длиннее, и это уравнивает наши шансы.

— Уравнивает? — взревел Гобер. — Преимущество вашего длинного выпада вы получили от Бога, он же преимущество своей длинной шпаги получил от оружейника. Разве это справедливо?

— Он может взять мою шпагу, а я возьму его, — вставил итальянец, проявляя нетерпение. — Я тоже тороплюсь.

— В таком случае, вы торопитесь умереть, — заметил Гобер.