Лето в горах

— Ха! Школьник! Мы работали, а не школьник! — добродушно отозвался Зарлык.

— Старший табунщик Орозбаев? — спросила кассирша.

— Он самый, — закивал Зарлык, протягивая руку за авторучкой, чтобы расписаться в ведомости.

— Полин, не давай этот нахал! Почему даешь без очередь?

Кто-то замахнулся на коня!

— Пшел!

Конь вздернул головой. Зарлык резко обернулся. Ноздри его побелели, но он сдержался и даже растянул свои губы в улыбке. Он обвел чабанов укоряющим взглядом, выискал того, кто обозвал его нахалом, и покачал головой.

— Это ты, Бакир? Разве ты не знаешь Орозбаева? Хорошо, мы с тобой потом поговорим. Ты мне еще ответишь за отца!

Чабаны вежливо молчали. Сын, конечно, нахал, лезет без очереди, но его отец Мурат Орозбаев — почтенный человек. Два года еще не прошло, как он ушел с поста председателя Тунукского колхоза, но люди не забыли его, до сих пор вспоминают времена, когда он был председателем. Сейчас он простой табунщик, но по старой привычке люди зовут его председателем — баскармой.

Да, если бы Мурат не был инвалидом, если бы не проклятая контузия, неизвестно еще, кого бы выбрали в председатели нового, укрупненного колхоза. И еще неизвестно, кто лучше справлялся бы с делами — Мурат Орозбаев или этот Урыльцев! Кто он такой, этот Урыльцев? Откуда он? Чабаны его знают? Он знает чабанов? С кем он здесь чай пил? С кем ел бешбармак? Кто его видел, пока не стал председателем? Привезли в машине из города, сказали: вот вам баскарма, слушайте его и уважайте. А за что уважать? Раз в год приезжает в машине, толстый, важный, кричит на всех, ругается, а чабаны только плюются потихоньку. Разве это баскарма? Разве он зайдет в дом к чабану, выпьет с ним чаю, спросит: как живешь, что тебе надо?

Хорошее было время, когда председателем был Мурат Орозбаев! Колхоз небольшой, весь как на ладони, всех здесь знаешь, как родных, и все знают тебя. А теперь? Теперь колхоз из конца в конец не проедешь за день на коне, а председателя видишь только раз в год. Где уж с ним посидеть просто так, поговорить по душам, чай попить! Он как аллах, до него высоко, а его наместник Жиренше, старый, хитрый Жиренше, заведующий участком, — он хоть и близко, но разве с ним поговоришь, как надо? Придешь к нему, скажешь: дай то, сделай это. А он: баскарма распоряжения не давал. За баскарму прячется, как за стену, а сам кунакам — приятелям лучшие делянки на покосы отдает, выгодные наряды выписывает, скота дает держать сколько хочешь. Никакого закону не знает, все на баскарму сваливает, а баскарму только раз в год и видишь.

Ну, однако, плати, Полина, Зарлыку. Отец — хороший человек, а сын — ой какой нахал, от него все равно не отстанешь, добьется своего. Ладно уж, чего там, плати, не тяни — заработал, отца в табуне заменял, все знают. Не задерживай.

Полина склонилась к тетрадке с ведомостью, поискала глазами, но Орозбаева не нашла.

— Почему нет Орозбаева? — удивился Зарлык.

— А я почем знаю? У Жиренше спроси, он тебе скажет. Кто там следующий?

Зарлык был выдавлен из толпы, как горошина из стручка. Он стоял оглушенный и тихий. Кровь медленно отливала от лица, выходила из тела, стекала куда-то вниз, прямо на траву. Руки свисали, как плети, потные и бессильные, слабо сжимая камчу.

Почему Орозбаева нет в списке? Разве он, Зарлык, не пас табун вместо отца? Разве отец не сам просил об этом и обещал ему деньги на костюм? Зарлык успел даже присмотреть себе костюм в сельпо — шерсть с лавсаном, стоит семьдесят пять. Он хвастал приятелям, что в школе ни у кого не будет такого. Самой классной руководительнице Зулныш Исменовой похвалился, что к началу учебы придет в новеньком костюме. Почему отнимают у него костюм? Разве он не имеет права на него? Разве он не жил все это время в горах, не трясся целыми днями на коне, перегоняя табун с одного пастбища на другое? Разве не выскакивал по ночам из юрты и не стрелял из ружья, прогоняя волков? Не вставал на рассвете, когда еще мороз лежит на траве и так хочется спать? Разве виноват отец, что сам не мог пасти табун? Хорошо бы еще, помог санаторий, куда он уезжал лечиться, а то как болела голова, так и болит. Хуже даже стало. Лежит сейчас дома, мокрое полотенце с головы не снимает. Чтоб пропал ваш санаторий! Нет, вы деньги мне отдайте!

Вдали показался «газик». Он шел из поселка МЖС. Сбоку, не отставая, пылил всадник в выцветшем кителе и синей шляпе. Это Узанов, парторг колхоза. Он слетел с коня и замахал рукой.

— Закрывай кассу! Собрание будет. Зови народ на собрание. Сам баскарма приехал.

Из машины вышло несколько человек. Первым шел Урыльцев — краснолицый толстяк в соломенной шляпе, из-под которой белел платок. Он чуть прихрамывал, шел не оглядываясь, припадая на палку, и не отвечал на приветствия. За ним, шумно здороваясь и пожимая на ходу руки, шли остальные.

— Давай скорей! — кричал Узанов. — Начинаем собрание!..