Лето, в котором нас не будет (СИ)

— Хортенс, немедленно вон отсюда! — и вдруг я понимаю, что что-то не так. Насколько я знаю отца, ему давно полагается как минимум дать Эймери в челюсть, а мама должна уже повиснуть на моей руке, пытаясь утянуть меня прочь, в спасительное задверье. Но они оба стоят у порога, словно некая непреодолимая черта отделяет нас друг от друга. Я даже бросаю взгляд на пол — нет там никакой черты!

Они его… боятся? Эймери?

— Никуда я не уйду, — я демонстративно пожимаю плечами. — Ты мне ещё не всё рассказал. В колледж мне только послезавтра. Так что я никуда не спешу. Пап, мам, со мной всё в порядке. Так что…

— Хортенс, ты вообще понимаешь, что происходит? — мать шипит, как разбуженная армейским сапогом болотная гадюка. — Ты вообще отдаёшь себе отчёт?! Тебе всего семнадцать, ты ещё ребёнок, ты сбежала из дома с этим… к этому…

— «Этого» зовут Эймери. Сбежала и сбежала, вы же столько лет не давали нам поговорить нормально!

— Поправь хотя бы платье, ты выглядишь, как… женщина лёгкого поведения! — не выдерживает мать. — Хортенс, ты что творишь?! Этот юноша… он же…

— Мы просто целовались.

— Просто? — взвивается мать. — Просто?! Тебе только семнадцать лет, у тебя вся жизнь впереди! — она говорит то же самое, что сказал недавно Эймери, и мне от этого неприятно, но я прогоняю это колючее чувство. — Он тебя обманул, спровоцировал, принудил, а ты и не поняла и не заметила. Такие, как он, могут многое… Ты ничего о нём не знаешь. Думаешь, мы просто так столько лет пытались оградить тебя?

— Да всё я знаю, — удивительно, стоило только раз преодолеть страх, а дальше говорить становится всё легче и легче. — И вы всё усложняете, как всегда. Мам, ну что ты кричишь? Всё нормально, — и в этот момент мне действительно кажется, что всё нормально. — Мы же ничего такого… Глупо было разводить такую секретность. Мы с Эймери будем… будем дружить. Что в этом такого? У нас не дремучая древность, надо проще ко всему относиться…

— Ты вот это называешь — "дружить"?! — мать разворачивается к отцу. — Это ты во всём виноват! Ты и твоё благородство, точнее, малодушие! Это ублюдочное отродье чуть не изнасиловало нашу дочь! Весь в свою шлюху-мать!

— Магриста, прекрати!

— Никто меня не насиловал! — я сжимаю пальцы Эймери сильнее, потому что знаю, как ему неприятны слова моей матери о его, а ещё потому, что не хочу допустить каких-то непоправимых слов со стороны Эймери. — Мама, почему нет? Он очень хороший, умный, образованный. Какая разница…

— Ах, хороший! Таких хороших, как он, держат в клетках на цепи, и только твой отец из-за своих сентиментальных чувств к этой…

— Магриста! — отец хватает мать за руку и грубо встряхивает. Она замолкает моментально, но тонкие побледневшие губы продолжают шевелиться. — Замолчи, я сказал!

— Что, правда глаза колет?!

— Магриста, мои отношения с Амарет закончились много лет назад, твоя ревность здесь неуместна, — отец взял себя в руки. — Хортенс, мы немедленно идём домой.

— Нет, — не знаю, почему я продолжала упорствовать. На самом деле мне кажется, что стоит нам с Эймере разойтись, и я уже его не увижу. Полученная информация никак не успевает уложиться в голове. Я закончу КИЛ тридцать первого мая, а первого июня у Эймери будет день рождения, ему исполнится двадцать один год, и ему запечатают магию, так он сказал? Какой ужас. Не представляю, чтобы меня вот так лишили дара, это то же самое, что руку отрезать или ногу, нет, обе ноги. Что он будет делать, чем заниматься? Отец имеет полное право вышвырнуть его прочь, и уж мама-то постарается, чтобы вышвырнул. Может быть, Эймери придётся уехать, и никто не скажет мне, куда. Сам Эймери и не скажет, судя по всему, он действительно считает себя неподходящим для меня и не хочет портить мне жизнь. Все, видите ли, знают, что для меня лучше!

А разве он для меня подходящий?

Не знаю. У меня нет ответа. Но сейчас Эймери стоит рядом, насторожённый, как окружённый собаками камышовый кот, и мне хочется стоять рядом с ним. Как бы то ни было, он уже не чужой мне человек, хотя я знаю о нём так мало.

— Хортенс, — очень мягко, вкрадчиво заговаривает отец, как будто у меня уже голова в петле, а кособокий стул подо мной качается. — Пойдём домой. Я понимаю, тебе просто стало интересно, мы с мамой не должны были превращать это неприятную историю в тайну. Мы действительно просто хотели оградить тебя. В твоей жизни не должно было быть ничего такого. Ты моя единственная дочь, я люблю тебя больше жизни. Пойдём.

— Если любишь, то сможешь принять мой выбор, — говорю я. — Каким бы он ни был.

У мамы перекашивается лицо.

— Хортенс, — тихо произносит Эймери, до этого момента молчавший. Осторожно вынимает свою руку из моей. — Хортенс, они правы. Уходи, пожалуйста. Я не должен был…

— Мы не договорили.

— Хорти, ты уже не ребёнок, — отец выдыхает и наконец-то делает шаг к нам. — Ты уже поняла, что этот молодой человек — сын моей давней знакомой…

— Твоей любовницы.