Лето в пионерском галстуке

Ступеньки кинозала скрипели точно так же, как два десятка лет назад, в первый вечер их знакомства. В глубине души Юра даже порадовался скрипу — так ли часто услышишь ничем не искажённые звуки из детства? Вот бы ещё услышать фортепиано: нежную глубокую «Колыбельную» — лейтмотив того лета. Это здание всегда ассоциировалось у Юры с музыкой: и раньше, когда ноты звучали здесь каждый день, и сейчас, когда в кинозале царила мёртвая тишина. Но почему этот зал даже в безмолвии продолжал напоминать о ней, Юра не понимал.

Снаружи дом сохранился неплохо, а внутри — так себе. На окнах колыхались плотные, изъеденные молью шторы. Утеплённую войлоком дверь выбили, из пустого проёма внутрь полутёмного зала падала полоса дневного света. Она расстилалась по спинкам зелёных зрительских кресел, до сих пор стоявших ровными рядами. Она падала на голую стену, оттеняла фактуру облупившейся краски. Освещала бурый, грязный пол. Взгляд следом за лучом упал на выбитые паркетные досочки, и Юра понял, отчего именно музыка стала для него такой яркой ассоциацией. Россыпь бурых брусков где-то лежала кучкой, а где-то ровным рядом — точь-в-точь как выбитые фортепианные клавиши. «Колыбельная» — красивая мелодия, вот бы снова сыграть.

Сцена. Слева, на месте, где тем памятным вечером сидел Володя, теперь росло деревце — тонкая, совсем молодая берёзка пробилась через фундамент наружу, выломала истлевшие доски и потянулась к свету, к провалу в потолке, через который в тёмный зал попадали косые бледные лучи. Необычайно пушистая крона лишь подчёркивала пустоту справа. Эта пустота резала Юре глаза, он отчётливо помнил, что раньше там стояло пианино.

Ступая по досочкам-клавишам, Юра направился к берёзке. Только коснулся чуть пыльных листочков, как понял: он ни за что не хочет уходить отсюда. Вот бы остаться здесь дотемна, смотреть на берёзку и ждать, когда откроется тяжёлый занавес и актёры выйдут на сцену. Он прислонил лопату к стене, сел в ветхое зрительское кресло, оно заскрипело. Юра улыбнулся, вспомнив, как в вечер первой репетиции пол жалобно выл под ногами, когда Юрка мялся перед обитой войлоком дверью, что валялась сейчас на крыльце. Как же он тогда злился на Иру Петровну, как злился!

* * *

«Ну Ира, ну Петровна, ну на кой ляд мне сдался этот театр?!» Настроение у Юрки было хуже некуда — ещё бы, при такой толпе народа его и отругали, и выставили полным болваном. Чёрт бы побрал и эту Ольгу Леонидовну вместе со своими нравоучениями! Юрка весь день гневался, обижался и пытался найти причину, чтобы не идти на репетицию. Но отвертеться не получилось, пришлось унять свои капризы, ведь Юрка понимал, что не пойди он вечером в театр — подведёт Иру Петровну, которая отвечает за него головой.