Лето в пионерском галстуке

— В тысяча девятьсот сорок третьем году тридцать из тридцати восьми участников подполья были схвачены и расстреляны. Пятого ноября в деревне Боровуха под Полоцком расстреляли Евгения Езавитова и Николая Алексеева. Через сутки Нину Азолину и Зину Лузгину. Фашисты пытались выбить из них информацию об участниках и планах подполья, но не добились ничего.

По мере того, как читался список убитых, актеры уходили со своих мест за столом. Опустевшие места скрывал собой медленно движущийся занавес. Последние оставшиеся в штабе и выжившие, Илья Езавитов и Фруза Зенькова, вскочили с мест и побежали сквозь толпу деревенских по авансцене и за кулисы.

— Куда ж вы смотрите, тут партизанка свободно по селу ходит! — вперед вышла девочка из массовки и указала на Зину. Её тут же схватили немцы.

Эпизод закончился. Занавес закрыл сцену.

Спектакль проходил отлично, самую трагичную сцену ребята отыграли как надо, с накалом. Из зала даже слышались всхлипы. Но у Юрки хорошего настроения уже не было. Последние десять минут с Володей в подсобке совсем огорчили, свели на нет всю радость от хорошо идущего спектакля и от идеально сыгранной «Колыбельной». И зачем он только вспомнил этот разговор в недострое?

Юрка потёр лоб, будто хотел призвать в голову уместные мысли, ведь дел было ещё немерено — скоро появится Краузе, скоро Юркин выход.

Он выглянул в зал. Володя смотрел на сцену, но во взгляде у него не было ничего — пустота. Пал Саныч позвал его, что-то спросил, Володя дёрнулся, закивал, наигранно улыбнулся.

Юрка спрятал свой галстук под рубашку, накинул на плечи заранее принесённый китель немецкого офицера и вышел на сцену — на пока закрытую занавесом левую часть. Уселся за стол, вальяжно откинулся на спинку стула. Странно, но совершенно никакого волнения он не испытывал. Будто бы все переживания и весь страх он оставил там, за пианино, а сейчас ему нужно будет просто отыграть свою роль, просто сказать несколько реплик…

Полина охрипшим от усталости голосом зачитала:

— В Горанах Зину держали больше месяца. Её долго и изощренно пытали. Шестнадцатилетнюю хрупкую девушку избивали, мучили допросами, морили голодом, но она держалась стойко. После месяца пыток и истязаний Зиной занялся новый гестаповский следователь — обер-лейтенант Краузе. Он резко изменил тактику допросов: больше Зину не избивали, стали даже лучше кормить, а Краузе вел вкрадчивые беседы, кончавшиеся предложением работать на гитлеровцев.

Занавес пополз, открывая сцену, немцы под локти вывели Зину и усадили её напротив Юры.

— Вы ведь из Ленинград? — начал он. — Ваш город давно взят, и если фройлен согласится оказать небольшие услуги гитлеровскому командованию, то можно устроить так, что она будет отправлена в свой родной город и сможет повидать родителей. У фройлен будет обеспеченная жизнь, самые прекрасные перспективы, — разумеется, если она будет хорошим другом имперской армии.

Зина молчала и угрюмо смотрела на него. Юрка вынул из стола тяжёлый пистолет, повертел его в руке и изрек:

— Милая фройлен, в стволе этой штуки находится шесть маленьких тупоносых патронов. Всего одного патрона вполне достаточно для того, чтобы сделать ненужными все наши дискуссии и поставить последнюю точку в вашей жизни. Подумайте, милая фройлен, последнюю точку в человеческой жизни! — Зина пристально и долго, чтобы заметили зрители, посмотрела на пистолет. — Подумайте о том, что я вам сказал, фройлен, — повторил Юрка.

Он положил пистолет на стол. Не сводя с него взгляда, вытащил пачку сигарет из кармана кителя, достал одну. Зазвучал громкий, резкий звук торможения, Краузе-Юрка вздрогнул и обернулся назад к прицепленному рисунку окна. Выходило так, что он отвернулся от Зины. «Действуй, Настя! — подумал Юрка. — Хватай пистолет!»

Но Настя медлила, а у Юрки выдался случай снова увидеть Володю. Он успел посмотреть на него почти в упор.

На сцене разыгрывалось самое главное. Но у Насти не получилось быстро схватить пистолет — она очень волновалась за эту сцену, но, видимо, растерялась, заметив, что Володя смотрит не на неё. А смотрел он на Юрку. Поджав губы, нахмурившись, будто что-то болит, особенным взглядом — тяжёлым, измученным, с мольбой. Но, когда их глаза встретились, он всего на секунду приподнял уголки закушенных губ.

Портнова схватила пистолет и тут же выстрелила в Краузе. Юрка рухнул без притворства, с грохотом, ударившись затылком об пол. В зале ахнули, Володя привстал. Скривившись от боли, Юрка поднялся и улыбнулся залу — точнее, худруку, дав понять, что всё в порядке. Но затылок болел, наверное, будет шишка.