Лето в пионерском галстуке

Я был в отчаянии, когда узнал, что связь между нами окончательно оборвалась. Меня бросает из крайности в крайность — я понимаю, что так будет лучше, но не могу с этим смириться. Я и сейчас в отчаянии, поэтому и пишу это письмо, хотя знаю, что отправить мне его некуда. Писать письма в никуда — это такая методика по борьбе со стрессом. Я ещё в институте вычитал про неё в книгах по психологии, а впервые попробовал в армии. Суть заключается в том, чтобы писать свои мысли и переживания, а потом уничтожать их. Так сбрасывается груз с души. В армии мне это очень помогло. Меня приписали к штабу, так что время и возможность писать я находил.

Кстати, часть у меня была вполне себе адекватная, ребята-сослуживцы хорошие, со многими я подружился. Знаешь, я слышал истории о том, какие порой случаются ужасные вещи во время службы, но меня даже дедовщина обошла стороной. Сложно было совсем из-за другого… Ты знаешь, из-за чего. И я выплёскивал эмоции в письмах. Тех, которые не отправлял. Я обращался в них к тебе, хотя по методике писать нужно было самому себе. Если бы ты только знал, сколько откровений и слов любви я там сказал! А потом всё сжигал, потому что нельзя было никому узнать о таком. Но теперь я дома, и надобности сжигать всё это нет…

Мне сейчас очень плохо, но я очень рад за тебя. Я надеюсь, что тебе там лучше. Вообще надеюсь, что там и люди, и жизнь лучше.

Два года прошло, я вернулся домой, а такое впечатление, что попал совершенно в другой мир. Мир и правда изменился, страна изменилась. Отец заново открывает бизнес… Он говорит, чтобы я помогал ему, а я никак не могу оклематься. Но это нормально, Вовка говорил, что после армейки тоже полгода отходил. Кстати о Вовке!

Когда он мне рассказал о том, что приезжал какой-то парень и спрашивал про вожатого из „Ласточки“, а он при этом даже на порог тебя не пустил, я разругался с ним в пух и прах. Понимаю, нужно было предупредить про тебя, но, честное слово, я даже не думал, что ты можешь приехать к нему! Вовку можно понять — он знал про проблемы отца, знал, что мы уехали, потому что прятались от криминала, поэтому он ничего не сказал… Но я всё равно не могу смириться с мыслью, что у нас с тобой была надежда не потерять друг друга, а мы потеряли!

Я и поражаюсь времени, в котором живу, и боюсь последствий всего этого. В Твери началось что-то неладное, на отца снова давят. Родители опять хотят переехать. На этот раз в Белгород, мол, на окраине спокойнее будет. Но как они не понимают, что теперь это граница с Украиной, вся контрабанда там, а значит, спокойно никак быть не может. Отец гнёт свою линию, наотрез отказываясь от партнёрства с бандюгами. Да, партнёрство — это слишком опасно, но сотрудничать всё равно придётся, вынудят. Но нет, упрямый батя и слышать об этом не хочет. И что же? Он думает, в Белгороде никого нет?

Я разругался теперь и с отцом — настаиваю, что надо не из города валить, а из России. Тут не то что честного бизнеса не построить, а с отцовскими принципами, которые я вообще-то разделяю, его не построить вообще. Не могу втемяшить ему, что эти затраты нужно просто учесть заранее, заложить отдельной статьёй в бюджет и всё! Но пусть делает, что хочет. Пока набивает новые шишки, хотя бы я займусь чем-то полезным.

Всё-таки планирую когда-нибудь уехать в Штаты, но пока нет никакой возможности. Для начала доучусь — восстановлюсь в институте, закончу заочно, а там посмотрим. Вспоминаю, как ты относился к моим стремлениям стать коммунистом, вступить в партию и получить хорошую репутацию. Вспоминаю и улыбаюсь — как же ты был прав, говоря, что всё это ничего не значит. Ведь действительно — теперь это пустое. Ладно, нужно заканчивать это письмо в никуда, у меня уже запястье болит…»