Лето в присутствии Ангела

Весь дом ходил ходуном, а Лизавета Сергеевна, спрятавшись у себя от суеты, мучительно размышляла, какой ответ дать Мещерскому. Перед ней был разложен маскарадный костюм: белое газовое платье, маска, атласные туфельки и хрустальная звезда на тонкой стеклянной палочке — самый главный атрибут костюма Звезды. Еще нужно было придумать, как закрепить на прическе головной убор, представляющий собой раскинутые во все стороны лучи, сделанные из голубого бисера на каркасе. Горничная Палаша трудилась над этим украшением несколько дней и ночей, чтобы поспеть к празднику, теперь она весьма гордилась своим творением.

— Как ты думаешь, — задумчиво проговорила Лизавета Сергеевна, обращаясь к Палаше, крутящейся вокруг нее., - идти мне замуж или нет?

Девушка ахнула:

— Иисусе! Да нечто нет! Такая молодая, красивая барыня и все одна. Грех это, грех, матушка-барыня. А уж как мы все будем рады за нашу благодетельницу! Истомились вы, по всему видно, пора уж.

И то, без мужа жена — всегда сирота.

Лизавета Сергеевна слушала, рассеянно теребя косынку на шее, но последние слова горничной ее возмутили:

— Это по чему же видно, как я истомилась? Болтаешь невесть что!

Палаша несколько замялась, но ответила:

— Да мыслимо ли столько лет во вдовстве и не допускать к себе никого! На что мягко стлать, коли не с кем спать? Вон соседняя барыня, мне горничная ейная сказывала, не брезгает и садовником при живом-то муже!

Лизавета Сергеевна поморщилась:

— Поменьше слушай все эти грязные сплетни и уж тем более не переноси их сама.

Девушка обиделась:

— Вот уж напраслину наговариваете, матушка-барыня! Как Бог свят, Дуняша мне сказывала, что аккурат своими глазами видела. Они ведь нас за людей не почитают, прелюбодейничают без божьего стыда, как при бессловесной скотине.

Лизавета Сергеевна еще больше рассердилась:

— Так ты мне это ставишь в пример? Уж не позвать ли Тимошку, а то и деревенского дурачка Филатку? То-то любо было б!

Палаша оправдывалась:

— Побойтесь Бога, матушка-барыня, я только хотела сказать, что нельзя вам в одиночестве пребывать. Оно ведь и в раю жить скучно одному. Уж как мы радовались…

— Чему? — грозно возвысила голос помещица.

Палаша, кажется, испугалась и стала слегка заикаться:

— Так нынче… летом… и гости и радость-то… Матушка-то и повеселели и похорошели…

— И что там, в девичьей еще болтают обо мне? Говори-говори, коли уж начала!

Девушка готова была провалиться сквозь землю:

— Радуемся… Все к тому, что замуж пойдете…

— И за кого меня прочат?

— Так за молодого Мещерского же! Ах! — она закрыла себе рот в ужасе, что проговорилась.

Лизавета Сергеевна была потрясена. Она внимательно смотрела в круглые от испуга глаза горничной и думала: «Они меня давно уже замуж выдали, а я что-то раздумываю…»

— И что же, не боитесь нового хозяина?

— Так оне добрые, ласковые…

— И это известно? — холодно осведомилась барыня.

— Младшая барышня сказывали. Барышня к нам часто захаживают, все про студента говорят, какие оне умные да хорошие. Не сумлевайтесь, матушка, оне вам добрым мужем будут.

— Скажи, Палаша, — спросила Лизавета Сергеевна неожиданно слабым голосом, в котором послышались жалобные нотки, — он сам… Мещерский, бывает в девичьей? Он… ухаживал за кем-нибудь из девок?

Горничная понимающе кивнула:

— Не терзайтесь, матушка-барыня. Вон Аришка все стреляет в студента глазами да караулит его по закоулкам, но оне — ни-ни. Смеются, бывало, да отшучиваются. Раз было… — она вдруг испуганно умолкла.

Лизавета Сергеевна чуть не разодрала косынку, душившую ее:

— Что? Не молчи, продолжай!

— А вы не накажете Аришку? Не осерчаете, коли я ее продам? Она девка неплохая, но страсть как игривая до баловная.

— Ну же!

Палаша помедлила, просительно глядя на барыню и не решаясь продолжать, но все же рассказала:

— Подкараулила она как-то студента, когда тот плавали, да бултых тоже в воду в чем мать родила. Нырнула и поплыла под водой, да как вынырнет у самого их носа! Потом рассказывала, как студент от неожиданности чуть не утопли!

— Дальше!

— Ну, Аришка-то все ныряет да вьется вокруг них. Студент к берегу, Аришка следом, так вместе и выплыли. Малый-то, известно, не из баловников, да искус-то какой! Аришка, она, подлая, кого хошь в грех введет. В ноги ему — бух! Насилу оне удержались, скорее одеваться и тикать как от чумы. Уж мы хохотали, как она их представляла!

— Дура! — искренне сорвалось с языка Лизаветы Сергеевны. — Дура твоя Аришка. Высечь бы ее за эти проделки!

— Не выдайте, матушка! — взмолилась Палаша. — Я не хотела ей беды, вы сами все выспросили.

— Ладно, — сурово произнесла барыня. — После разберемся. Оставь меня, я позову, когда понадобится шнуровать платье.