Лето в присутствии Ангела

День выдался пасмурным. Определенно, лето повернуло к осени. Когда Лизавета Сергеевна, дав горничной все нужные указания, отправилась в кабинет принимать старосту, пошел дождь, и похолодало. Затопили печи, это было кстати. Хозяйке предстояли испытания весь день. Сначала — поздний завтрак, на который собрались все сонные и вялые. Это тоже было кстати: не столь заметна мрачность и молчаливость участников утренней драмы. Однако отсутствие Мещерского и Александрова восполнить было невозможно. Волковская не преминула поинтересоваться у своего соседа Налимова:

— А что, мсье Александров до сих пор почивает?

Налимов покраснел и метнул взгляд в сторону хозяйки. Та с готовностью перехватила разговор:

— Да, я не говорила вам, что Мещерский и Александров уехали? Сегодня рано утром. Впрочем, они давно условились, только отыграли водевиль и уехали. Какие-то дела…

Владимир удивленно поднял брови и хотел что-то сказать, но матушка пригвоздила его взглядом к стулу.

— А! То-то утром была какая-то возня, лошади, суета! — догадался один из московских кузенов.

— Да, и я сквозь сон что-то слышала, — подтвердила Маша.

— Как же так, Nikolas обещал мне открыть секрет некоторых составов! — огорчился Петя. Лизавета Сергеевна похолодела.

— Надеюсь, вы нас так скоро не покинете? — кокетливо поинтересовалась Наталья Львовна у Налимова.

— Еще дня три поживем здесь и пора: отпуск заканчивается, — ответил Налимов. Волковская томно вздохнула.

Лизавета Сергеевна воспользовалась возможностью увести разговор в сторону:

— Господа, надеюсь, погода не испортила вашего настроения? Молодежь скоро покидает нас, надо проводить их достойно. Какие еще развлечения можно предложить им в нашей глуши?

— Кабы не погода, можно было бы устроить пикник, — без энтузиазма произнес Петя. Лизавета Сергеевна мысленно с ним согласилась: подальше бы всех от дома!

Выручил Крауз.

— Юрий Петрович, мы много слышали о ваших оздоровительных банях по новейшей системе. Не угостите ли нас?

Все радостно подхватили предложение. Скупая Волковская, предвидя, что банями нашествие гостей не ограничится, поскучнела.

— А что, душечка? — обратился к ней муж в своей насмешливой манере. — Пора бы нам ответить гостеприимством.

Налимов послужил тяжелой артиллерией: он пожал даме руку и задушевно произнес:

— Уехать и не посетить ваших пенатов?

Волковская сдалась:

— Ну что ж… Тогда завтра: ведь надо сделать распоряжения, подготовиться.

Лизавета Сергеевна подумала: «Еще целый день пережить!» Тут она ощутила на себе пытливый взгляд подруги. Татьяна Дмитриевна с утра была молчалива, очевидно, действовала погода, но она внимательно следила за всем, что происходило за столом, часто поглядывала на мрачного сына. Хозяйка предчувствовала объяснение и мучительно решала, посвящать ли подругу в тайну или как-то увести подальше от возможных подозрений.

После завтрака вернулась коляска доктора. Лизавета Сергеевна попросила Крауза осмотреть ее, нет ли пятен крови: утром было недосуг. Все мысли ее сосредоточены были на раненом, она рассеяно отвечала на вопросы и, наконец, препоручив гостей тетушке, Лизавета Сергеевна поспешила наверх убедиться, что Николенька жив и ему не стало хуже.

Ее встретила Палаша, она задремала и только что проснулась.

— Все ли спокойно?

— Ой, спокойно, даже страшно, как в могиле, — ответила, крестясь, девушка.

— Я вижу, ты спишь? — строго поинтересовалась Лизавета Сергеевна.

— Так они ничего не просют, только стонут, я и прикорнула…

Лизавета Сергеевна подошла к постели, отдернула полог. Мещерский по-прежнему был без памяти, но дышал, кажется, ровнее.

— Поди отдохни, — выслала она горничную, а когда та ушла, опять со слезами припала к безжизненной руке Nikolas, покрывая ее поцелуями. Юноша застонал и что-то прошептал спекшимися губами.

— Что? Что, Николенька? — наклонилась над ним Лизавета Сергеевна. «Пить» — не расслышала, а догадалась она. На столике стоял приготовленный доктором соусник с каким-то отваром, Лизавета Сергеевна, приподняв голову больного, напоила его. Nikolas был беспомощен, как неразумное дитя, это особенно трогало молодую женщину, и она снова плакала.

Стук в дверь, раздавшийся вдруг, был тихим, но для Лизаветы Сергеевны он прозвучал, как удар молота о наковальню. Она вздрогнула, напряглась, лихорадочно соображая, что делать дальше. Ей показалось, что сердце ее остановилось, и кровь застыла. Невероятным усилием воли она задернула полог и подошла к двери, утирая на ходу слезы. За дверью стояла встревоженная Татьяна Дмитриевна.

— Mon ang, с тобой что-то происходит, а ты никак не выкроишь время поговорить со мной. Вот я сама пришла.

— Таня, милая, спускайся в гостиную, я сейчас к тебе приду и все объясню. Я иду следом.

Растерянная Татьяна Дмитриевна не смогла даже ступить на порог: дверь перед нею закрылась. Пожав плечами, она отправилась в гостиную.

В доме было тепло и уютно, хотя за окнами лилась вода, как в день потопа. Лизавета Сергеевна припомнила вдруг ноябрь 24 года, в ту пору они жили в Петербурге, на Фонтанке.