Лето в присутствии Ангела

В доме все уже спали, выбраться незамеченными не составило труда. Сначала они вошли в сад, сели в беседку, где меньше сырости. Ночь все же была холодной, изо рта от дыхания шел пар. Тишина завораживала, мигали звезды, а простодушное лицо луны, кажется, улыбалось. Мещерскому, однако, не сиделось. Он потянул даму в лес, к озеру. Они промочили в росе ноги, поддерживая друг друга, без конца оступаясь и приглушенно смеясь, добрались до купальни. По озеру бежала лунная дорожка, небо торжественно сияло, лес темнел по краям озера, — великолепие картины глубоко взволновало путешественников. Лизавета Сергеевна, ахнув от изумления, присела на скамью.

И тут Nikolas (Лизавета Сергеевна не успела что-либо понять) сбросил с себя одеяло и халат и совершенно нагим кинулся в воду. Много он не смог проплыть; когда вышел из воды, от его рельефного, красивого тела шел пар, ладонь была прижата к ране.

— Нет, вы себя угробите! — Лизавета Сергеевна поскорее замотала юношу в одеяло и крепко обняла, чтобы согреть. Да и сама она стучала зубами, как в лихорадке: не то от холода, не то от волнения. Какое-то инстинктивное желание согреться столкнуло их уста в поцелуе. Это был долгий, упоительнейший поцелуй, от которого кровь быстрее побежала по жилам и закипела. Nikolas был ненасытен, будто хотел испить из любимых уст всю их сладость. Женщина понимала, что это луна своим сиянием обострила все ее чувства, сделала ее жадной вакханкой, не менее страстной, чем ее возлюбленный.

Однако хмель быстро прошел, и Лизавета Сергеевна испугалась себя. Она чувствовала на теле жаркие ласки Nikolas, видела (уже прямо перед собой) мерцающие звезды и бесконечность, отмечала, что тело помимо ее воли трепещет и тянется навстречу мужчине, но в душе образовалась холодная пустота и испуг, голова была ясна и до омерзения свежа.

Юноша, несмотря на то, что возбуждение его, казалось, достигло предела, сразу это ощутил. Он с трудом открыл глаза и нежно повернул ее голову к себе. На него смотрели трезво-грустные очи любимой.

— Что? Что случилось? — прерывистым шепотом спросил Nikolas.

— Прости меня. Я не могу, — на глаза ее набежали слезы. — Я ничего не могу поделать с собой. Мальчик мой, я слишком долго была одна, мои чувства спят, и я не могу так скоро. Мне так больно от этого, поверь. Я люблю тебя, как никого и никогда не любила. Не сердись, мой ангел, но я не могу… Надо подождать, это пройдет, это пройдет.

— Ну что ты, не плачь, о, не плачь. Я подожду. Я готов ждать вечность, — он целовал ее заплаканные глаза и в нежности гасил свой огонь.

Они молча вернулись домой. Лизавета Сергеевна, не зажигая свечи, разделась в темноте, свернувшись калачиком, легла спиной к Nikolas и, тихонько плача, постепенно уснула. Мещерский долго стоял у окна и только на рассвете лег на свой край постели, заботливо прикрыв спящую одеялом.

Потом уже в доверительной беседе они вновь вернулись к разговору о чувствах, Nikolas, темнея лицом и играя скулами, спросил:

— Волковский здесь не замешан? Иначе я его убью.

Лизавета Сергеевна удивленно воззрилась на него, затем, догадавшись, воскликнула:

— Откуда эти мысли, Николай Алексеевич? Волковский мне друг, я никогда не подавала повода…

— А ваше свидание в беседке тому несколько дней?

— Вы подсматривали? Как это неблагородно!

Мещерский покраснел.

— Я стоял у окна и видел вас выбегающей из беседки, что в саду. Следом вышел он, явно смущенный. Вы оба были изрядно взволнованы, не похоже, чтобы говорили о погоде или о сенокосе.

Даму рассердил этот приступ ревности.

— Может, вы и с ним будете стреляться? В добрый час!

Nikolas, еще больше темнея, произнес сквозь зубы:

— Возможно.

Лизавета Сергеевна в негодовании хлопнула дверью.

В последние дни Мещерский совсем перестал спать, был непокоен, и доктор Крауз заметил, что это плохо влияет на процесс лечения, препятствует окончательному его выздоровлению. Лизавета Сергеевна понимала причину беспокойства и метаний Nikolas, она снова испытывала чувство вины.

И вот как-то Крауз, внимательно глядя даме в глаза, произнес:

— Нашему герою пора возвращаться, вы понимаете, о чем я говорю? Тогда он сможет много гулять, двигаться. Пациенту необходим свежий воздух, прогулки в лесу. Если рана будет беспокоить, и это вызовет подозрения у окружающих, скажет, что… упал с лошади, болит ребро. Что вы думаете об этом, сударыня?

— Да-да, — поспешно согласилась Лизавета Сергеевна. — Конечно, пора. Нам скоро отправляться в Москву, будет странно, если Nikolas «вернется» под самый отъезд. Завтра?

— Пожалуй. Я осмотрел больного, рана благополучно заживает, повязка не нужна, препятствий нет, — и Крауз снова внимательно и, кажется, сочувственно взглянул в ее лицо.