Лето в Провансе

– Ни за что! Не сомневайтесь, Ферн, здесь мы докопаемся до вашей внутренней музы. Большинство людей видят в этом освобождение. Уверен, это произойдет и с вами. Живопись ради удовольствия – чудесный способ расслабления в нашем озабоченном мире. Порой это становится не просто хобби. Получится ли так с вами – покажет время.

Я околдована его словами. Околдована и вдохновлена. Нико – пылкий человек, но при такой решительности, при таком напоре можно вдохновлять и одновременно жестко ставить задачу. По словам Сеаны, он один как перст, никто, никакая родня не способна подарить ему ощущение близости. Поэтому я догадываюсь, что работа и эта маленькая община составляют весь смысл его существования. Похоже, он отрезал себя от мира, от возможности выстроить жизнь на пару с другим человеком. Почему, хотелось бы мне знать?

Меня переполняет сочувствие, я догадываюсь, что здесь кроется жизнь, полная боли и, наверное, сожаления. Если Нико и замечает мою спонтанную реакцию, то не подает виду – и хорошо, она мимолетна. Это оборотная сторона интуиции; порой мне кажется, что я без разрешения вторгаюсь на чужую территорию, как наглый соглядатай.

– Вы видели нашу кухню и гостиную, под них мы отвели первый из бывших сараев в L-образном доме. Во втором столярная мастерская: там заправляет Тейлор Гамильтон. Еще он использует для своих нужд один из двух открытых навесов в саду. В оставшейся части Бастьен Карон развернул свою кузницу.

Я пробегаю глазами по веренице дверей в доме, о котором рассказывает Нико.

– Дальше гончарная мастерская и камера обжига Одиль Моро, еще дальше – студия кройки и шитья Ди-Ди. Она же пока что заведует нашей комнатой ремесел и рукоделия. Студия живописи занимает два угловых помещения. Я провожу там часть моих занятий, но в теплое время года часто отправляюсь с учениками на этюды на озеро или в лес.

Слышно, как приближается, пыхтя выхлопом, автомобиль. Белый грузовик заезжает во двор и тормозит у входа. Водитель спрыгивает на землю и приветственно машет Нико. Тот в ответ поднимает вверх ладонь.

– В дальнем конце, – продолжает он рассказ, опять поворачиваясь ко мне, – две секции и отдельное строение – это жилые помещения. Комнаты преподавателей находятся, как вам уже известно, на втором этаже шато, только у Бастьена две комнаты в «малом доме», который мы называем коттеджем. А сам я живу на первом этаже, в задней части шато.

Это сооружение я еще не полностью обошла, отсюда мое нескрываемое любопытство.

– Гостей никогда не поселяют в главном доме?

– Бывает, но редко, хотя там на первом этаже всегда готовы восемь комнат. Всего во дворе шестнадцать комнат, не припомню, когда последний раз их не хватало. Мы аккуратно соблюдаем баланс между персонифицированным интерактивным опытом наших гостей и надежным заработком всех работающих здесь. На Рождество мы закрываемся на три недели, но весь остальной год наши преподаватели так распределяют отпуска, чтобы мы могли не закрываться.

Я отдаю должное тому, какую тяжесть взвалил на свои плечи этот человек. Наверное, он относится к шато как к своему святилищу. Понятно, почему другим преподавателям хочется иметь личное пространство для отдыха в конце дня. В конце концов, здесь их дом.

– Все очень разумно, Нико. И планировка замечательная!

Судя по выражению лица, ему хочется свернуть наш разговор. Он все время поглядывает на грузовик. Водитель куда-то исчез.

– Хотите заглянуть в мастерские? Узнаете, как там все устроено и что там есть. – Сказав это, он зашагал прочь.

Будь на месте Нико любой другой, такое завершение разговора можно было бы счесть невежливостью. Но его голова пухнет от мыслей – это ясно любому. Разобравшись с одним пунктом из своего мысленного списка, он немедленно приступает к следующему. Сейчас он озабочен тем, чтобы выяснить, что не так с грузовиком и успешно ли доставлена продукция.

Любопытство гонит меня к угловой мастерской живописи. Отодвинув задвижку на двери, я попадаю в просторное помещение под плоским, в отличие от гостиной и кухни, потолком. Лесенка справа ведет в мезонин. Я поднимаюсь по ней, слушая звук собственных шагов.

Я попадаю в кавардак из табуретов и мольбертов, среди которого тонет столик под мятой темно-синей шелковой скатертью. Ее помятость напоминает рябь на море. На краю столика стоит блюдо с зелеными яблоками и нежно-желтыми грушами – несомненно, из здешнего сада. На одной груше осталась веточка с листьями. Нико повернул веточку так, чтобы она закрывала все белое керамическое блюдо. Куда ни глянь, всюду заметно внимание Нико к мельчайшим деталям. Мне даже видится в этом какая-то маниакальность.