Лето в Сергейково

   По утрам и ближе к вечеру из длинных окон кухонной столовой видно, как белка-мать скачет по кустам орешника. Куст дрожит от её тугих прыжков; распялив четыре лапы и хвост, она нависает на орехом и вот уже сидит столбиком на ветке, как на картинке Билибина, подперев спину выгнутым хвостом.

  Цоп— одним движением расшелушила, бац – полскорлупки вниз, бледно-зелёным маячком, вот и вторая половинка упала стремительно; а изумрудик-то за щеку.

Капюшонка

  Летняя кухня в Сергейково состоит из четырех прямоугольников.

Длинный, вытянутый с юга на север прямоугольник—сама кухня, с газовой плитой и холодильником. К ней примыкают: большая столовая – с панорамными окнами на две стороны, в жёлтых занавесках, и друг за другом две узкие, с запада на восток, спальни. Такой плотный тетрис. В большой спальне со столом, мы играем вечерами в карты.

  Впрочем, погоды стоят ещё достаточно тёплые, и завтраки сервируются на уличном столе, у мангала. Картину дополняют четыре пластиковых кресла апельсинового цвета.

  На августовском утреннем воздухе филологические вопросы тут как тут, как всегда, в ходу.

– Жэка, принеси серую толстовку с капюшоном, ту – что с Джокером!

При всей привязанности к английскому, семейные прогеры- хакеры, Жора не любит русский вариант слова huddy – худи. Сложный момент называ толстовок с капюшонами решает Женя.

– А как вам русское – капюшонка?!

– А чё, норм. Надо как-то называть этих худей. Осень на подходе))

– А приятно, наверное, ввести в язык новое слово? – задумчиво говорит Жэка.

– Евгений М. – автор слова —КАПЮШОНКА!

Double brendy

  Часиков так после семи-восьми мы любим «похолмсить» у камина. Журнальный столик, два деревянных раскладных креслица в подушках, бренди. Сегодня в Сергейково дождь, а у нас —викторианский вечер.

  Правда читаем мы графа Толстого, вслух, четвёртую книгу «Войны и мира». Петя в партизанском отряде у Денисова, готовится к вылазке, хохочет над выходками Тихона Щербатова, угощает всех изюмом. Впрочем, нам грустно, ибо мы все знаем, чем это кончится.

   Каминный зал на пять окон, три в эркере, который повторяет три эркерных окна гостиной второго этажа. Дом из бруса, затейливо построенный, интерьер – сплошное дерево. Босым ногам приятна гладкость полов.

  Слышен лай Бренди.  Это родезийский риджбек, африканская порода, гончая на львов. Но Бренди в её двенадцать лет львов не видела сроду. Она спокойная и умная собака, и не позволяет трепать себя за ридж – узкую полоску от холки до хвоста, где шерсть растет в обратном направлении. Родезия – английская колония. Имя своё наша Бренди получила за красновато-коньячный цвет, как и положено породе.

Наш дабл брендиевый вечер под дождь и мокрые березовые ветки за окном. – Чур, я – Холмс!

Абрамцево

– Есть у меня заветная дума, – говорил Сергей Тимофеевич Аксаков. – Я желаю написать такую книгу для детей, какой не бывало в литературе.

– Я принимался много раз и бросал. Мысль есть, а исполнение выходит недостойно мысли…

– Тайна в том, что книга должна быть написана, не подделываясь к детскому возрасту, а как будто для взрослых и чтоб не только не было нравоучения (всего этого дети не любят), но даже намека на нравственное впечатление и чтоб исполнение было художественно в высшей степени.

  Так в 1856 году в Абрамцево были закончены «Детские годы Багрова внука». Книга, превосходящая по языку и щемящему чувству любви к русской природе многие образцы классической русской литературы, в том числе и принадлежащие перу Ивана Сергеевича Тургенева, частого гостя в Абрамцеве.

  Оставив государственную службу, с 1843 года Сергей Тимофеевич Аксаков живёт на покое в новоприобретённом Абрамцеве со своей семьёй: женой – Ольгой Семёновной Заплатиной, дочерью суворовского генерала, и своими детьми, коих было семь.

  Три книги воспоминаний о детстве стоят у меня на полке: «Лето Господне» Ивана Сергеевича Шмелёва, «Детские годы Багрова внука» и «Другие берега» Владимира Владимировича Набокова.  Эти люди прожили разные жизни – и тяжелейшую из них Шмелёв – но в своих воспоминаниях, самых чистых, самых светлых они ещё в начале пути. Ничто так не греет душу – как счастливое детство.

  Впрочем, писательский период в жизни Абрамцева, записки об уженьи и охоте – не в счёт, на кассе только студенты художественных вузов имеют скидку. Нынешнее Абрамцево – царство художников, и мастер классы здесь отнюдь не писательские.

    После одиннадцати лет запустения, с уходом Аксакова из старой жизни, Савва Иванович Мамонтов спас усадьбу, вдохнул в неё новую жизнь и открыл собственную студию-мастерскую с двумя комнатами для друзей-художников. Усадьба обросла самыми разными постройками, стала приобретать сказочный вид; бани-теремки, скамья Врубеля, где не врубаешься, как на ней сидеть, сказочные мостики для натурщиц и певиц.