Лето волков

– Верно я говорю? – гаркнул Крот.

– Верно, Прокоп Олексеич, – быстро обернулась жена.

– Знаешь, где Гнат все это берет?

– Чего ж не знать? В Укрепрайоне.

– С чего они там такие добрые – Гнату помогать?

– Сходи спроси.

6

Неровным светом горит керосиновая лампа. В доме Семеренкова бабка, в своем парадном наряде, держит над головой икону.

– Кум, шо губами плямкаешь, як от горького огурца! Проходишь под иконой туды, говоришь: «Верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым… и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, Иже от Отца рожденного прежде всех век, Света от Света, Бога истинна»…

– Серафима Фадеевна, – умоляет гончар. – Я ж не запомню.

– Бог неведомые языки дает, а уж простые слова даст.

Он бросает взгляд на дочь. У нее глаза умоляющие. Он, спотыкаясь на каждой фразе, повторяет «Верую». Серафима лишь подсказывает: «…и невидимым…», «прежде всех век…».

– Обратно! – командует Серафима. – Доходишь до угла, плюй три раза. «Отрекаюся от всякой богопротивной скверны, от соблазна дьявольского, от ереси искушений, от Врага Человеческого исходящих».

Семеренков исполняет наказ, но после «искушений» запинается.

– «От Врага Человеческого исходящих…» – заканчивает за него бабка. Сильно-то не плюйся! Обратно: «И в Духа Святаго, Господа Животворящего, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцом и Сыном спокланяема сславима, глаголавшаго пророки…» И не «глагошего», а «глаголавшаго». «Глаголавшаго»!..

– Сбиваюсь, – гончар старается успеть за бабкой.

– Это нечистый сбивает… и Господа сбивали, в пустыне скрывался…

Тося что-то шепчет, шевеля губами: будто подсказывает, наставляет.

– «Во едину, святую, соборную и апостольскую церковь… исповедую едино крещение во оставление грехов…»

– Кругом! – командует бабка, не дождавшись повторения. – Теперь «отрекаюся». Стой! Куды поперся? Туды «верую», обратно «отрекаюся». Теперь, родич, почеломкаемся. – Бабка обнимает растерявшегося гончара.

Тося, радостная, ставит тарелки, гремит вилками и ложками. Возвращение блудного сына прошло успешно, можно приступать к обряду сватовства.

7

– О, бабка ваша до дому шкандыбает! – сказал Попеленко.

– Стой тут! – Иван, придерживая пулемет, побежал по залитой лунным светом улице.

– То ходи кру́гом, то стой, – пробурчал Попеленко. Он прислушался к голосу Серафимы. – А люди гуляют.

Бабка брела, словно по вихлявой стежке, пританцовывая:

А Лявон Лявониху палюбиу, Лявонисе чаравички купиу,
Лявониха, душа ласкавая, чаравичками паляскивала…

– Уговорила? – спросил Иван.

– Не я, Тося. Глазами уговорила. Такие ж очи, шо читать можно, як книжку. Любит она тебя до краев сердца. Меня расцеловала. Видно, раньше зачарованная была. Большая сила в Черниговской Матери Божьей. Мы со сватом две тарелки горилки хлебнули одной ложкой, серебряной, як положено. Токо не играй с ней. Она тонкого складу, не загуби девку!

– Ну, неню, теперь я тебя расцелую!

8

Иван проснулся чуть свет в своем дворе, в копенке сена. Поискал рукой пулемет. Пальцы наткнулись на Буркана и лишь потом на пулемет.

– Что мы с тобой, побратались, пес? – Иван бросился к умывальнику, плеснул водой в лицо.

Серафима гремела чем-то в сарае и разговаривала с коровой. Метнулся в хату. В кухне – Валерик в обнимку с Климарем. Успели принять и закусить.

– Лейтенант, извини, – неверным голосом сказал моряк. – Я за батей, надо ж пораньше! А тебе от флота спасибо! Приютил!

– Токо книга сильно меня расстроила, – признался Климарь…

– Порвать! – тут же сделал вывод Валерик.

– Не, книга священная!

– Опиум! У нас на судне целая полка книг, и все высокого содержания.

– Не говори. Книга у бабки про грехи наши.

– Натурально наш боцман, – сказал моряк. – У него в каждом порту баба с дитем. Трезвый говорит: «То память пребывания». Выпив, плачет: «Грех содеял»!

– Давай с нами, лейтенант! – предложил Климарь.

– Дежурю.

– Мы занятые, – сказал Валерик. – Ищем бандитов! Где они? Под столом?

Он заглянул под стол. И Климарь наклонился. Серафима, вернувшись из сарая, посмотрела на две спины.

– Токо в хате не блювать. На улицу!

– Бочку надо выпить, шоб меня вывернуло, – выпрямился Климарь. Он вытянул свои пальцы калибра «сорок пять». – Не дрожат? Валерик, пошли!

– Щас, – сказал Валерик и, приподнявшись, упал под стол.