Лето волков

Он затих. Голоса бродили вокруг, и иногда луч фонарика выхватывал вершины деревьев и ветки над головой. Потом он понял, что фонарь стал светить слабее, а небо чуть поголубело. Если они продолжат поиски, то рассвет сыграет роль предателя и выдаст его.

Зашевелилась и пропищала что-то, проверяя горло, зеленушка. И тут явился самый главный предатель – приступ кашля. Сначала легкое царапанье, потом когти существа, сидевшего внутри, стали злее и яростнее.

Он зажал рот ладонью, свернулся калачом, стараясь придушить приступ, но не смог совладать с ним. Его затрясло, руку отбило от губ словно ударом воздуха от близкого разрыва, и лающий кашель, не похожий ни на какие иные лесные звуки, вырвался в зарождающийся рассвет.

Те, кто искал его, словно ждали этого. Автоматы и карабины ударили с разных сторон, метя в его кашель и, стало быть, в грудь. Полетела щепа, заныли, рикошетя, пули. В грудь не попали, но одна из пуль ударила в голень здоровой ноги, которая так помогала ему во время передвижения ползком.

Он вскрикнул – не столько от боли, сколько от неожиданности. Крик перемешался с кашлем.

– Попал! Я попал! – не смог удержаться от похвальбы Юрась.

– Не говори «гоп»! Шукайте, хлопцы! – приказал командир.

Но приступ уже стихал. Блаженный покой разливался по телу, несмотря на ранение. Потом явилась боль. Но хуже боли было то, что ноге стало горячо: сапог наполнялся кровью.

– Ты туды, Сенька, а я тут, – спокойно, с ленцой, проговорил Гедзь.

Иван разрезал сапог, стянул его, едва удерживая стон. Вытащил брючный очкур и стянул ногу под коленом. И пополз от этого места в сторону, продолжая волочить пулемет.

– А ну мовчать, хлопцы! – раздался голос Горелого.

Ветер вдруг стих. Иван замер. Забегал луч фонарика. Хрустнули ветки под ногами ищущих. Потом налетел новый порыв, и лейтенант смог перебраться дальше.

– Вот. Сапог резаный. Кровищи! Жилу перебило, – нашел место перевязки Гедзь. – Свети, Сенька!

– Батарейка моргае, не видно ни че́рта! – пожаловался Сенька. – Ну его, хай подыхае!

– Шукайте! Голову принеси́ть! – потребовал Горелый.

Иван пополз дальше, вжимаясь в землю. Теперь ползти стало намного труднее. Ноги плохо помогали ему, он подтягивался с помощью рук, ухватывая пучки травы, ветви подроста или просто вонзая пятерни в землю.

Где-то совсем близко зашелестели шаги. Иван заполз в густой сырой папоротник. Лег на спину, чтобы видеть или хотя бы ощущать все, что делается вокруг. Нащупал гранату в верхнем кармане. Луч света пробежал совсем рядом, так что высветил в двух шагах деревце с гнездом зеленушки на небольшой высоте. Из гнезда глядели головы испуганных птенцов.

– Да там он, там… правейше! – подсказал Сеньке Гедзь.

Луч упал на заросли папоротника. Сенька не мог не видеть человека среди раскидистых узорчатых пластин, которые не были надежным укрытием. Свет лампочки, усиленный рефлектором, резанул по глазам Ивана. Заметил, безусловно, заметил! Иван вставил палец в кольцо чеки. «Фенька» во внутреннем кармане казалась раскаленной, вот-вот взорвется сама. Перед ним темнела неясная фигура, казавшаяся очень высокой. Луч света вдруг ушел вверх, и лейтенант ясно увидел веснушчатое лицо Сеньки, придерживавшего станок пулемета на одном плече и карабин на втором.

Сенька хотел, чтобы лейтенант его узнал.

– Не, просто мох на пеньке, – сказал Сенька Гедзю.

И ушел, не оглядываясь. Свет погас. Раздался голос Горелого:

– Нема?

– Капут батарейке! – крикнул ему Сенька. – Вон туды идите! Там вроде шебуршилось.

Шаги и голоса удалялись. Ветер гулял по вершинкам. С хрустом упала огромная ветка, обламывая более мелкие. Уже можно было различить на небе быстро бегущие облака. Но в лесу было совсем темно. Гедзь, как грибник, шебуршил палкой в высокой траве, все дальше и дальше.

– Он, може, уже подох, а мы будем тут шукать, пока не завоняе!

– Пошли, нема часу! – послышался отдаленный голос Горелого. – Коня ветками закидайте, шоб с дороги не видели.

34

Оказавшись на опушке, в густой траве, Иван снял жгут. Ощупал голень: кость, похоже, перебита, но без осколков. Кровь уже не текла, но нога онемела. Он, с помощью рук, сдерживая стоны, стал сгибать и разгибать колено. Снова начала идти кровь. Иван достал из вещмешка лоскуты. Обмотал рану. Как всегда после кровопотери очень хотелось пить, но фляги не было. Оторвалась то ли от падения коня, то ли от ползания по лесу.

Колено второй ноги распухло и отзывалось резкой болью на малейшее прикосновение.

Он отдохнул и снова пополз. К реке, туда, где брод. Надо было держать солнце на правом плече. Место восхода уже обозначилось. Дурманно и сладко пахло цветущим вереском. Здесь было много обширных вересовищ, которые в эту пору покрывались лиловым налетом цветения.

Конечно, разумнее было бы вернуться к дороге. Горелый уже увел своих людей к реке. По этой дороге поедет Глумский и глухарчане. Они уложат раненого на мешки с «деньгами» и отвезут обратно, в Глухары. Да, их замысел будет сорван. Но зато он вернется к Тосе. Будет жить.