— Это не моё личное мнение, это коллективное.
— Что будет на Земле? — спрашиваю я. — На здешней?
Ничего особенного я не жду, но Андрей меня удивляет.
— Прежние уйдут с Земли. Мы сохраним её нейтральной, это коллективное решение.
— Почему?
Ждать от них моральных решений не стоит, но мне кажется, что Андрей не врёт.
— Всё усложнилось, — объясняет Андрей. — Мы заигрались с человеческой цивилизацией. Если у нас появится кто-то подобный тебе, то лучше сохранить нейтральные или союзнические отношения.
— А что будет на Ровиане?
Андрей смотрит вверх. Я замечаю, что расползающиеся в разные стороны газовые протуберанцы немного сдвинулись, а замершие зигзаги молний начали неспешно ползти по поверхности Даута.
— Вначале надо стабилизировать ситуацию, — вздыхает он.
— А потом?
Андрей начинает негромко декламировать:
— Не плачь о неземной отчизне,
И помни, — более того,
Что есть в твоей мгновенной жизни,
Не будет в смерти ничего.
И жизнь, как смерть необычайна…
Есть в мире здешнем — мир иной.
Есть ужас тот же, та же тайна —
И в свете дня, как в тьме ночной.
Мне нравится, когда он читает стихи. Я их совсем не знаю, но они красивые. И мне кажется, что каждый раз я понимаю чуть больше, чем в них сказано.
— А что там дальше? — спрашиваю я.
Андрей продолжает:
— И смерть, и жизнь — родные бездны;
Они подобны и равны,
Друг другу чужды и любезны,
Одна в другой отражены.
Одна другую углубляет,
Как зеркало, а человек
Их съединяет, разделяет
Своею волею навек.
И зло, и благо, — тайна гроба.
И тайна жизни — два пути —
Ведут к единой цели оба.
И все равно, куда идти.
Будь мудр, — иного нет исхода.
Кто цепь последнюю расторг,
Тот знает, что в цепях свобода
И что в мучении — восторг.
Ты сам — свой Бог, ты сам свой ближний.
О, будь же собственным Творцом,
Будь бездной верхней, бездной нижней,
Своим началом и концом.[1]
Я киваю. Моё тело жаждет действия, ему хочется сражаться, рвать на куски, восстанавливать справедливость и приносить добро.
Но не время для боя.
— Может быть, ты немного исправишь свой смысл, — говорю я Андрею. — За Землю спасибо. Если вернусь, то проверю.
Андрей едва заметно щурится, его взгляд становится похожим на взгляд Ивана, и я напоминаю себе — это не наш добродушный сумасшедший Андрей, отвергший судьбу Прежнего, это часть монстра, пусть и лучшая его часть.
— В её корне, — я показываю на останки Мод, — есть Изменённая по имени Маргарита. Если возможно вытащить её живой… если она ещё жива…
Андрей ждёт.
— Она хочет всего лишь стать снова человеком, — говорю я. — И жить где-нибудь на берегу моря. Сделай мне такой подарок.
Андрей кивает. Его лицо начинает преображаться, я успеваю заметить десятки людей, словно выглядывающих на мгновение из таинственных глубин, с любопытством глядящих на меня своими глазами — и исчезающих.
Чтобы снова вернуть управление Ивану.
Всё-таки он необычный Прежний. У него рулит самая молодая личность.
А потом взгляд Ивана меняется.
Высший вошёл в него.
Значит, он сделал выбор, и в его основе будет не Мод со своей кунсткамерой уродцев, а Иван с компанией.
— Ты вернёшь меня в мою реальность? — спрашиваю я.
У меня есть ещё козыри в рукаве, хотя я бы не хотел их раскрывать.
— Выброшу, — говорит Высший. — Здесь слишком много проблем, чтобы отвлекаться на тебя.
— Договорились, — киваю я.
— Но тебе придётся разъединиться, — сообщает он. — Ты должен уйти так же, как пришёл. Тремя отдельными личностями.
«Нет», — говорит во мне Дарина.
«Нет», — поддерживает её Милана.
Я смотрю на Высшего.
Он что, серьёзно?
Предлагает мне довериться ему полностью?
Разоружиться?
В человеческом теле, да пусть бы даже и в теле Защитника, я совершенно беззащитен перед ним.
— Да, — говорю я.
И преображаюсь.
Мы стояли рядом, все трое. Голые и босые.
Выл ветер, над головой раздувался Даут. Было очень холодно.
От обезглавленного тела Мод тянуло жаром. Её отрубленная голова внимательно и зло смотрела на меня.
Ну я же чувствовал, что она жива!
— Поразительно, — сказал Высший.
Если бы в нём сейчас командовал Иван, то обязательно отпустил бы реплику в адрес обнажённой Миланы. Какой-нибудь сочный комплимент. Она ему явно нравилась.
Но это Высший, от плотских радостей он далёк. Сколько в нём сознаний, тысячи или миллионы, и как этот бедлам способен работать вместе, вообще непонятно. Человек в дорогом костюме и очках — даже не вершина айсберга, это остриё иглы, уходящей в бесконечность пространств и времён. Имеют ли для него хоть какую-то силу обещания Ивана?
Сомневаюсь.
Высший поднял руки к зениту. Даут начал колебаться, пульсировать, словно воздушный шарик, из которого то выпускают воздух, то выдыхают обратно. Высший даже не смотрит на гигантскую планету, он изучает нас.
— Почему ты рассчитываешь, что я исполню обещание? — спросил он.
— Потому что иначе ты погибнешь, — ответил я.
Высший в замешательстве нахмурился. Я стоял, обняв девчонок, ветер бросал в нас липкий тяжёлый снег.
Нет, правда, очень холодно стоять голым на снегу в метель.
— Объясни, — попросил Высший. — Я могу поглотить вас и узнать всё, но это станет необратимым поступком.