Летом сорок первого

Бертольд вошел, не вынимая руки из кармана куртки. А вдруг засада? Но в квартире, кроме почтенного старика, его старухи и дочери, больше никого не было. Анна увела Бертольда в свою комнату, где пахло духами и еще неуловимым и чем-то приятным, закрыла за собой дверь и сказала:

– У нас оставаться нельзя. Я сейчас проведу вас к друзьям, они, несомненно, вам помогут. – И пояснила: – Они живут недалеко, отсюда всего один квартал.

Родителям своим Анна сказала, что молодому человеку угол не подходит и она сводит его к знакомым, которые временно сдают комнату.

Бертольду ничего другого не оставалось делать, как идти неизвестно к кому. О второй квартире абверовцы почему-то его не предупреждали. Не подвох ли тут? Не ведет ли эта Анна его прямо к чекистам?

За эти первые часы нахождения в чужой ему стране Бертольд больше натерпелся страху, чем за все последующие годы проживания в Советской России. Правда, были, и не раз были довольно неприятные моменты, когда он находился почти на грани полного провала и разоблачения, но и тогда Дельбрук так не волновался, как в те первые часы пребывания в Ленинграде.

Однако все обошлось благополучно. Утром, когда германский торговый корабль отчалил от бетонного пирса Ленинградского порта и взял курс в открытое море, недавний матрос, а теперь скромный советский служащий с паспортом на имя Павла Ивановича Данилова, одетый довольно прилично, но без претензии, находился в купированном вагоне, и поезд увозил его в Москву.

3

С тех осенних дней тридцатого года прошло почти одиннадцать лет, и Бертольд Франц Дельбрук прожил их двойной жизнью. На поверхности, с одной стороны, как личина, была скромная трудовая деятельность Павла Ивановича Данилова, добросовестного служащего небольшого предприятия местной промышленности, чудаковатого холостяка, любителя рыбной ловли, загородных прогулок и лыжных походов, активиста профсоюзного комитета, а с другой стороны, протекала тайная жизнь германского профессионального военного разведчика, специализировавшегося на сборе секретных материалов о Советской Армии, главным образом на ее вооружении, на новых образцах оружия.

Он был хитер и предельно осторожен. Не заводил компрометирующих связей. Никогда не пользовался дважды одним и тем же тайником. Не шел на личный контакт со связными. Выходил на двухстороннюю радиосвязь очень редко и в исключительных случаях, только когда требовалось срочно передать очень важные сведения. У него имелись надежные люди среди железнодорожников, летчиков гражданской авиации и моряков, которые, ничего не подозревая, за скромную плату охотно выполняли пустяковые просьбы и перевозили небольшие продовольственные посылки из столицы нуждающимся «дальним родственникам» и «знакомым», проживающим в приграничных городах или крупных портах. В тех вроде бы открытых посылках всегда имелись тайники, в которых Бертольд и отправлял добытую секретную информацию. А «родственники» и «добрые знакомые» по своим каналам переправляли их дальше, через границу. Бертольд следил за прохождением каждой своей посылки. Если она попадала к адресату, то берлинская радиостанция в субботу в ноль часов тридцать минут обязательно передавала эстрадный концерт для немцев, проживающих в Латинский Америке, и начинала его со старинных народных песен. А если в концерте звучала еще и немецкая классическая органная музыка, то она обозначала похвалу высокого начальства.

Бертольд был на хорошем счету у руководства. Он получал очередные звания по службе, был награжден правительственными орденами, крестом с дубовыми листьями. В берлинском банке ежемесячно откладывалось на его личный счет жалованье и денежные вознаграждения за особо ценные сообщения.

Однако в последние годы начало твориться что-то непонятное. Без предупреждения из центра на него вдруг вышли работники посольства. И не представители военной разведки, а имперской службы безопасности, подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Условились о связях, тайниках, Бертольд Франц Дельбрук передал, вернее, положил в тайник, добытые секретные сведения об испытаниях на военном полигоне новых противотанковых орудий. Через некоторое время в условном месте в телефонной будке Главного телеграфа, рядом с телефоном-автоматом с правой стороны на стене он увидел цифры «44», начертанные угольным карандашом вроде бы торопливо и небрежно, отчего они походили на эсэсовский знак, изображающий спаренные зигзаги молний. Условный знак обозначал, что «товар» принят. Бертольд вернулся домой в хорошем настроении. Риска, конечно, больше, зато стопроцентная уверенность, что сведения попали к адресату. Прошла неделя, вторая, месяц, Дельбрук напрасно настраивал ночью свой радиоприемник на волну Берлина. Радиостанция, как обычно, транслировала эстрадный концерт для немцев, проживающих в Латинской Америке, но не только не начинала его со старинных народных песен, но ни в середине, ни в конце они не зазвучали.