Летопись 1. Крылья черного ветра

— Как ты угадал? — Ауле был обрадован. — Ну да, конечно! Знаешь — я только сейчас понял до конца, я же только что думал как раз об этом! Но разве живое может жить в огне?..

— Попробуй…

Старший из Айнур задумчиво чертил в воздухе какие-то странные фигуры.

— Что это? — заинтересовался Ауле.

— Танец пламени. Тебе тоже показалось, что это похоже на письмена или руны?

— Что-что?..

— Знаки, чтобы записывать слова, мысли, образы…

— Зачем?

— Чтобы, изменившись, не утратить часть знаний. Ведь не все из тех, кто еще придет в мир, будут такими же, как Айнур. Им пригодится. Это будет называться — Къат-эр. Или — Къэртар. Но прости мне, брат, я вижу, в твоей душе возник замысел. Я оставлю тебя…

…Гибкое чешуйчатое ящеричье тело он создал из огня, меди и черненого золота, крылья — из пламени, а большие удлиненные глаза — из обсидиановых капель. Черно-золото-алое существо с его ладони скользнуло в огненную круговерть, и Ауле ахнул, и застыл в изумлении: существо танцевало, и в танце огня он узнавал те знаки, что чертил Мелькор. Основой танца была руна Ллах — Пламя Земли, и он подумал, что танцующая-в-огне так и должна зваться — Ллах.

Ауле счастливо улыбался, глядя на новое существо, представляя себе, как будет изумлен и обрадован Мелькор — он удивительно умел радоваться творениям других… Улыбка так и застыла на его лице, обернулась больным оскалом, когда что-то жгучее, похожее на незримый раскаленный обруч, сдавило его голову. Багровые и черные круги заплясали перед глазами, и со стоном он медленно повалился на землю, без голоса шепча — за что, за что, за что…

«Этого не было в Замысле».

Больше он уже ничего не слышал.

— …Ауле… брат мой! Что с тобой… Очнись… что с тобой?!

Глаза цвета темной меди с крохотными точками зрачков. Неузнающие. Слепые. Мертвые.

Он приподнял Ауле — тело Кузнеца безвольно обвисло на его руках, — сжал его плечи, заглянул в глаза, повторяя, как заклинание — очнись…

Медленно, медленно взгляд Ауле становился осмысленным, но теперь в его глазах появилось новое выражение — страха, всепоглощающего безумного ужаса.

— Что с тобой случилось? Тебе больно?

— Больно… — бессмысленно-размеренно, по слогам. — Значит, это и есть — боль. Я так больше не могу. Не могу.

Он повторял эти слова бесконечно — ровным неживым голосом, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. И Мелькор начал понимать, что произошло.

— Это… из-за твоего замысла?

Руки Ауле дрогнули:

— Этого не было в Замысле. Этого не должно быть.

— Брат!..

Мелькор сильно тряхнул его за плечи. Кажется, подействовало; Ауле отчаянно замотал головой — и вдруг сбивчиво и горячо зашептал:

— Не могу это видеть, больно… Не хочу убивать… это ведь живое — я умоляю тебя, сделай что-нибудь, ведь заставят уничтожить — это не должно существовать, а я не хочу, не могу…

— Идем со мной. Увидишь, у меня достанет сил защитить тебя.

— Нет, не поможет, ничего уже не поможет… я не хочу, чтобы — снова, чтобы так стало — с тобой…

Мелькор пожал плечами, но промолчал.

— Нет, ты же не знаешь, как это больно… Поверь мне… знаю, ты сильный, ты знаешь и умеешь больше нас всех…

Черный Вала про себя отметил это: «ты» — и «мы все».

— …но он сильнее, он сломает тебя… я прошу тебя, Мелькор, брат мой — покорись… — с каждым словом в глазах Ауле все яснее читался — тот, недавний, непереносимый ужас, он говорил все быстрее и быстрее, захлебываясь словами. — Или — уходи, прячься, огради себя — пойми, все, все будут против тебя, все, даже я — да, да, и я тоже, потому что я не выдержу, не сумею — против всех, пусть ты проклянешь, пусть будешь презирать, но мне страшно, я знаю, что это — страх, я знаю, знаю, я понимаю все, но — останусь с ними… Знаю — не простишь, уже все равно, нет меня, пойми, нет, это — только оболочка, а в ней — ничего, кроме страха — нет; ты не поймешь, ты не знаешь, что это… А потом, когда-нибудь — тебе не хватит сил, так спеши творить, ты все равно не умеешь по-другому, потому что тебя все равно настигнет эта кара, ты погибнешь, но все равно — пока можешь…

Он внезапно остановился, с побелевших губ сорвался стон — рухнул навзничь, тело его выгнулось — забилось на земле — затихло.

Это было новое чувство — как волна темного пламени: гнев. Мелькор поднялся, сжимая кулаки, выпрямился во весь рост и, запрокинув голову, крикнул:

— Ты… Единый! Оставь его! Легко справиться с тем, кто слабее; а ты попробуй — со мной!

И услышал слова из ниоткуда, из мертвой ледяной пустоты:

«Ты сказал».

Он ждал удара, боли — ничего не было. Бросив короткий взгляд в небо, опустился на колени рядом с распростертым на земле телом, положил руку на лоб Ауле и замер неподвижно…

— …Иди сюда, маленькая, — тихо и печально, протянув руку сквозь пламя. — Видишь, как с тобой обернулось…

Огненная ящерка скользнула к нему на ладонь, сложила крылья и свернулась клубочком — маленький сгусток остывающей лавы, только темные глаза смотрят грустно и виновато.

— Будешь жить у меня, что ж поделаешь… Только лучше бы и он с нами ушел, как ты думаешь?

Саламандра шевельнулась и моргнула.

— Может, он все же решится…