Летопись мужества

Мало уничтожить фашизм на поле боя, нужно уничтожить его в сознании, в полусознании, в том душевном подполье, которое страшнее подполья диверсантов. Нельзя уничтожить эпидемию снисходительностью к микробам. Я не жду от ведьм слез раскаяния, хотя все ведьмы уже запаслись носовыми платочками - мода 1945 года и послевоенная маскировка. Но почему всхлипывают глупые феи? Мы не хотим фашистского яда, разбавленного их слезами…

С надеждой смотрят народы на нашу страну. Миру всего один месяц, этот долгожданный ребенок еще не ходит и не говорит. Народы в тревоге спрашивают себя: не заспали бы нерадивые няньки младенца?

Помню сентенцию на солнечных часах: «Все ранят, один убивает». Если осмотреть труп фашизма, на нем много ранений - от царапин до тяжких ран. Но одна рана была смертельной, и ее нанесла фашизму Красная Армия. Осенью 1941 года немцы подошли к Ленинграду и к Москве. Ведьмы ухмылялись: «Мы всегда это предсказывали». Что касается глупых фей, то они благословляли Нептуна и подыскивали хорошие бомбоубежища. Фашизм был в зените, и это оказалось началом его заката. Столкнулись два мира: мир спеси и мир человеческого достоинства, мир разбоя и мир творчества, мир фашизма и мир социализма.

Пусть глупые феи знают: человечество спас мирный народ, который любит книгу, циркуль и глобус.

Я позволю себе привести здесь отрывок из моей старой статьи, напечатанной в 1932 году и вошедшей на французском языке в книгу «Глазами советского писателя» (Галлимар, 1934).

«Когда я был в Москве, я получил письмо от советского учителя из маленького городка Уралобласти. Неизвестный собеседник рассказал мне о своих сомнениях и о своей вере. «Кстати, спросите французского писателя Дрие ля Рошеля, какой злой дух нашептывает ему разные нелепости вроде следующей: «То, что было жизнью, не представляет абсолютно никакого интереса. Сознание более невозможно, ибо нечего сознавать». Скажите ему также, что, по мнению его оппонента с далекого Урала, человеческое сознание только еще готовится к выполнению той великой роли, что определила ему история: роли грамотного переводчика великого языка чувств, состоящего из любви, ненависти, мужества, дерзания, готовности к жертве и т. п., на новый свой язык, освобождающий их от уз догмата для новой жизни».

Я показал это письмо Дрие ля Рошелю… В этом письме имеется то, чем мы вправе гордиться: наша глубокая заинтересованность в судьбах всечеловеческой культуры.

Не мы уничтожаем кофейные плантации, и не мы ломаем машины. Не мы меланхолично плюем на то, что «было жизнью». Кто же пойдет отстаивать все, что было лучшего в этом старом мире: и Бальзака, и собор Парижской богоматери, и великую веселость французского народа, - французские литераторы или уральские учителя?

На этот вопрос ответила история. Всем известна постыдная биография Дрие ля Рошеля. Всем известен подвиг советского народа.

Некоторые зарубежные литераторы до сих пор называют нашу победу «чудом». Они не могут понять, как Красная Армия отбила вермахт. Ведь в первое время у немцев было больше и военного опыта и техники. Некоторые иностранцы добавляют: «Притом у немцев было больше культуры». Старое и грустное заблуждение! Среди истопников Майданека и Освенцима имелись библиофилы и нумизматы. Можно сидеть над чудесным микроскопом, изучая жизнь инфузорий, и быть ничтожнее инфузории. Можно получить ученую степень, обзавестись холодильником и пылесосом и остаться дикарем. Культура - это не только техника. Культура и не рента, не готовые формулы, не правила хорошего тона. Культура - беспрерывный процесс творчества, на культуру нельзя жить, культуру нужно созидать. И в росте нового сознания, новых чувств мы оказались впереди других.

Летом 1941 года меня удивил один из первых немецких дневников. Автор, интеллигент, натолкнувшись на сопротивление русских, сразу перешел от восторженных восклицаний к меланхолии в духе романа Ремарка, к горестному «зачем?». Разве спрашивали «зачем?» герои, стоявшие насмерть у Ленинграда, разве спрашивали «зачем?» женщины, старики и дети этого многострадального города?