Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря

Некоторых же о. Серафим по своей прозорливости с малолетства предназначал и в духе сего предназначения руководствовал к поступлению в Дивеевскую обитель. Из числа таких была сестра Анастасия Протасова. «В первый раз была я, — рассказывала она впоследствии, — у старца Серафима еще малолетней, вместе с моими родителями и с начальницей Дивеевской общины Ксенией Михайловной. Мать моя давно уже желала видеть о. Серафима, и мы все шли к нему с полною верою. Когда подошли к его келье, народа еще не было, и сотворили, по обыкновению, молитву Иисусову. Батюшка тотчас отворил нам дверь. Он одет был в белый балахончик, и лицо его казалось необыкновенно светлым. Он сказал нам: "Пожалуйте сюда!" — и велел приложиться к образу Божией Матери, стоявшему на столе. Потом мы все поклонились ему в ноги, и он, благословив нас и дав приложиться к Распятию, которое висело на груди его, сказал нам: "Господь, иже везде сый и вся исполняли, вас милостию Своею не оставит. Пророк сказал: не видех праведника оставлена, ниже семени его, просяща хлеба". После того дал нам сам по частице антидора с церковным вином и положил матушке в платок несколько сухариков. Наконец еще раз благословил и сказал: "Грядите с миром".

Во второй раз я была у него семи лет от роду с матерью и дивеевской Ириной Прокопьевной.

Он также благословил нас всех и приказал приложиться к образу Божией Матери; а как я не могла достать образа, стоявшего на столе, то он сам поднял меня и дал приложиться к Царице Небесной; а затем взял мою руку, вложил ее в руку Ирины Прокопьевны и начал матери моей говорить о пророке Самуиле и другие притчи, и спросил ее: "Понимаете ли вы, матушка?" Она отвечала: "Не могу, батюшка, понять". Тогда он благословил нас всех и отпустил домой. Мать моя, возвратясь в квартиру, подумала, что все это клонится к близкой моей смерти, и проплакала всю ночь. Поутру же она опять отправилась со мной к о. Серафиму, не решаясь уехать, не простившись с ним. Едва только он отворил нам дверь и мы поклонились ему, как, еще не благословляя нас, положил на уста матери моей свою ручку и сказал: "Не к тому, не к тому, матушка, не унывай". И тут же дал ей приложиться ко Кресту, бывшему на нем. После того мать моя совершенно успокоилась.

Когда же мне наступил 12-й год и мы пришли опять к о. Серафиму, он спросил мать мою, указывая на меня: "Много ли ей лет?" Та отвечала: "Двенадцатый год, батюшка". Тогда он сказал ей: "Пора нам, матушка, обручить ее жениху". Мать возразила на это, что она еще молода; а Серафим отвечал ей: "Ты, матушка, поищи вдову и поклонись ей, чтобы она взяла ее за сына; она ее и возьмет". Маменька улыбнулась и подумала, что он действительно прямо говорит ей про будущего моего жениха. А он продолжал: "По дванадесятым-то праздникам шей ей, матушка, обновки: белое платьице и красненькие башмачки, а в полуночный-то час вставай сама молиться и мужа-то возбуждай, а ее не возбуждай. Когда она возмужает и укрепится силою и духом, тогда будет и сама мужественна к подвигу". И с тех пор всегда, когда мы ни приходили к нему, он все поминал о вдове.

Когда же исполнилось мне 16 лет от роду, тогда он прямо сказал родителям моим обо мне, что "ей дорога в Дивеево, в мою обитель, к сиротам", и два года сряду после того посылал за мной из обители сестру Анну Петровну, и каждый раз, как мы бывали у него (что случалось раза три в год), он все говорил мне: "Успение тебя ждет, и тебе нет дороги, матушка, жить у родителей: тебя Божия Матерь семи лет избрала, а они держат тебя у себя", — это говорил он о родителях моих. Отца моего также просил, чтобы мы непременно поставили себе келью на каменном фундаменте и чтобы нам жить в ней только четырем человекам, не более. "А крышу-то, — говорил он, обращаясь ко мне, — ты сама, матушка, накрой и крепко приколоти гвоздями". Раз я сказала ему, что мне жалко расстаться с сестрой, а он отвечал: "Так мы и ее возьмем сюда". Тогда я начала жалеть родителей, что им без нас обеих еще больше будет печали. И вот, когда я была у него в другой раз, он, между прочим, сказал: "А про сестру-то что мы говорили? Мне мнится, лучше оставим ее покуда у родителей: пусть поживет в утешение их" — и, подавая мне просфору для передачи ей, прибавил: "Скажи ей, матушка, что это тебе прислал убогий Серафим". С тех пор мы не так уже стали жалеть друг друга, как это бывало прежде. Когда же принесли к нему трехлетнего брата моего, Ивана, он взял его из рук няньки и, подавая мне, спросил: "У вас есть сад?" Я отвечала ему: "Есть". Тогда он сказал: "Ты, матушка, носи его по саду и говори все: Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй! Он возмужает и будет сокровище наше вожделенное; а корми-то его сама, из своих рук".