- Да, проводятся. Мама обнаружила скрижаль, где рассказывается легенда о том, что некогда Орана, я говорю о самом городе, была горой, состоящей из четырех платформ. - Я вытянул руку, так чтобы все могли видеть медальон. - Низшая - самая большая - торговая, потом ремесленники, дальше - заседания. А на вершине - четвертая, королевская платформа...
- Интересная легенда. Я готова спорить, это так и было. Орану-то в воздух поднимали искусственно. Все держится на генераторе. - Монахиня кивнула и положила голову Руми на плечо.
Стижиан, будучи уравновешенным монахом, виду не подал, однако в его мыслях разразился целый фейерверк не совсем понятных мне изречений в адрес Оры. Ох уж эта ревность.
- Это... - Я решил занять мысли друга, прежде, чем его голова взорвется. - Лишь одна из миллионов тех вещей, что я видел. К сожалению...
Да, мне придется им врать.
- Когда я очнулся, все это смыло словно сон.
- То есть... - Стижиан осушил бутылку и громко пнул Руми по колену, так, что тот зашипел как кошка, которой наступили на хвост. - Эм... Ты...
- Я обязан тебе и твоей мании спасать людские жизни. Мать же собиралась остановить мое сердце. Не будь тебя там, меня бы не было здесь.
Стижиан не ответил: мы несколько секунд просто смотрели друг другу в глаза, прежде чем полились новые вопросы:
- То есть... Во время своей комы ты был неким... всевидящим оком? - Брови Оры поднялись ещё выше.
- Да. - Меня выдала моя бесстыдная улыбка, смысл которой, Стижиан, как человек, знающих меня здесь лучше всех, очень быстро разгадал. - И видел я очень пикантные моменты вашего с ней бытия...
Как бы он по мне ни скучал, а старая привычка чуть что пытаться мне врезать у него осталась.
Он привстал, но резким рывком Руми опустил его обратно на стул.
- Вот выздоровеешь, мы с тобой поговорим. - Припугнул он меня, и в его мыслях отразилось именно это. Стижиан изменился, но мне пока не было ясно хорошо ли это, или плохо.
Но я не выздоровею, никогда. И ему не стоит об этом знать.
- Если ты не хочешь, чтобы я начал рассказывать всем кому не лень подробности, давайте не будем обо мне...
- Амит! - Ора вскинула свободную от рюмки руку. - Тебя не было три года! Ты говоришь, что видел.. всякое, и не хочешь, чтобы мы о тебе разговаривали? Мы... - Вот теперь она выглядела пьяненькой. - Очень рады тебя видеть.
- А раз так, давайте лучше просто повеселимся. - Кажется, мне почти удалось отвести разговор, и, о чудо, все со мной согласились.
- Предлагаю потянуть кота за хвост. - Монахиня поднялась с плеча Руми и откинулась на стул так, что тот стал стоять только на одной ножке.
- Предательница. - Шикнул нериец и вскочил с места, пряча хвост под полами длинного плаща. Ора рванула за ним.
Тео и Стижиан переглянулись, давясь не тихими смешками, и подняли кружки:
- За Амита Лоури! - В один голос произнесли они.
- За ужасного шутника! - Сказал Тео.
- И худшего в мире друга! - Добавил Стижиан.
А мне совершенно не было обидно, даже напротив. Я чувствовал себя как дома.
На дворе было где-то семь вечера, едва начало темнеть, а наша шумная компания, не считая меня, уже завывала громкие песни, заставляя большинство завсегдатаев тихонько покидать заведение.
Дримен, хочу заметить, хорош в прививании не только знаний, но и дурных привычек.
Спровоцировав между Ветру небольшое состязание, где они меряются силушкой и красуются перед дамами, мне удалось проскользнуть через входную дверь и опуститься на крыльцо сбоку от входа.
Голова гудела неимоверно, ломило глаза. Мне лишний раз было трудно смотреть куда-то периферическим зрением. А когда болят глаза и голова, то уже начинаешь становиться медленным и готовым упасть где-нибудь, только бы прилечь и хоть как-то замедлить пульсацию в висках, затылке, темечке, горле и так далее...
Крепко сжав зубы, я подошел к краю крыльца, кинул трость на пол и медленно, стараясь не делать резких движений, присел и свесил ноги. Мое умение переносить боль исчезло вместе с физической силой и выносливостью. Я никогда не был бесконечно терпелив к боли, как Стижиан или Милф с Маретти, но довести меня до того, чтобы я замер и не шевелился, было практически невозможно.
Я откинулся на выставленную назад руку и залез в карман брюк.
Перед отъездом мне удалось выклянчить у Дримена дюжину дорогих сигарет, которые он покупает невесть где. Для себя я решил, что растяну эту дюжину до самой своей кончины, потому как курить буду только когда мне значительно хуже, чем в прошлый раз. Ввиду того, что сигарет осталось всего пять штук, шестая уже дымилась, зажатая у меня между пальцами, осталось мне не долго.
Наслаждаясь вечерним ветром и ужасаясь привкуса табака на губах, я в очередной раз пришел к выводу, что не будь моё состояние столь критичным, в жизни бы не подпустил эту отраву к свои легким. Но поскольку мои легкие уж давно плюются кровью, они совершенно не заслужили хорошего обращения.