Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

– Верно, а вы знаете, как он притупляет боль? Знаете, что его дают агонизирующим, после чего они отправляются к звездам с улыбкой на устах? Все в нашей жизни монета, глупо бравировать лишь одной стороной, забывая о другой.

– Избавьте меня от этой неуместной романтизации, мастер Витторио. Вы же прекрасно понимаете, что даже если бы среди компонентов звездной пыли числилась радуга и материнская любовь, вреда бы было от нее больше, чем пользы. – укоризненно заметил Готфрид и почувствовал себя неловко от того, что поучает человека, в столь почтенном возрасте.

– Зачем вы это делаете? – подключился Леон.

– Увы, мне нужны деньги, очень много денег.

– Прошу простить мое настойчивое любопытство, но на что вам деньги? – заинтересовался Леон.

– На ингредиенты, оборудование и исследования, – вы же были в обеденном зале, видели все сами. Я ученый, чтеца из меня не вышло, но вот исследования мне даются.

– То, что вы делаете, – ужасно, но черт возьми, я восхищаюсь вами! В мире, где средняя продолжительность жизни людей спотыкается о порог в тридцать-пять, сорок лет и где до глубокой старости доживает, наверное, один из тысячи, при этом нужно ли говорить в каком состоянии эти несчастные? Вы не только сохраняете ясность ума, но еще и проводите исследования. – высказался Готфрид.

– Благодарю, – Витторио склонил голову в знак благодарности и вытянул пустую чашечку. Тут как тут оказался Гаргуль и поспешил долить в нее чай.

– Позвольте нескромный вопрос, – что же вы исследуете?

– Создаю философский камень. Не смею надеяться, что вы сведущи в данном вопросе, но все же вежливость требует от меня дать ответ на поставленный вопрос. Это самое малое, что я могу сделать для вас за доставленные хлопоты.

Тут Готфрид потерял всякий интерес к старику, поняв, что тот все же выжил из ума. Подумать только, а он то уже думал, что этот старец сохранил ясность ума войдя в столь почтенный возраст. Увы, чудес не бывает. Философский камень – это не более чем миф, сказка сродни тем же привидениям. Леон же напротив, заинтересовался, поскольку считал делом достойным и романтичным, корпеть над тайнами природы и поисками чего-то сверхъестественного. В конце концов, многие открытия, сделанные учеными Соляриса, ранее считали лишь бредом или пустым трепом.

– Как ваши успехи, мастер? – поинтересовался Леон.

– По голосу слышу, вы не смеетесь надо мной, кай Леон, рыцарь юности. Моему старому сердцу отрадно познать вашу веру в мое непростое предприятие. За вашу доброту юноша, я отплачу вам искренностью. Я начал создание философского камня… наверное, давно, я сам уже не упомню этого. Однако чувствую, что посвятил сему предприятию всю свою жизнь и как итог – оказался в самом начале пути к его созданию. Результат вы видите перед собой.

– Простите мое невежество, мастер Витторио, но я не понимаю, о чем вы.

– Скажите, кай Леон, что вы слышали о философском камне?

– Наверное то же, что и все, кто имеет хоть какое-то образование: философский камень является пятым элементом, неким реактивом необходимым для создания эликсира жизни и трансмутации металлов.

– Леон, а ты точно из эквиларов? – с сомнением поинтересовалась шэба, потягивающая чай в кресле справа от стола и лишь слушавшая до этого. – Шибко начитанный, если так дело пойдет, скоро каждый второй звездную пыль варить начнет. Мы при таких раскладах по миру пойдем.

– Лягушонок, ты так и не представилась гостям, мы же не варвары какие, будь любезна, – улыбнувшись по-отечески, произнес Витторио.

– Сразу предупреждаю, что если кто-то из вас мальки… – скользкие рыбьи глаза шэбы остановились на каждом из гостей, – …назовет меня лягушонком, получит в спину арбалетный болт. Я такое панибратство позволяю только мастеру Вито. Вы же извольте звать меня как положено – Хэзбарийя, я ассистент и коллега Витторио.

Имя было типично шэбским и стоит отметить, что еще достаточно простым по сравнению с тем, какие носили жители глубин. Шэбы-наземники намерено упрощали или вовсе меняли имена, чтобы им было проще ужиться среди других народов. Витторио довольно кивнул и вытянув ноги в тапочках к камину, продолжил.

– Вы все верно сказали, кай Леон, только прошу простить мое бахвальство, – все мои предшественники или коллеги ошибались, пытаясь создать философский камень вне себя. Философский камень, это не булыжник на столе, но состояние нашего тела и искры, – души, если позволите. Его невозможно создать иначе кроме как взрастить в сплаве собственной искры и собственного тела. Моя теория состоит в том, что первыми симптомами зарождения философского камня становится тело неспособное умереть от старости, что увы, не отменяет саму старость. Затем тайна трансмутации и наконец окончательно достигший состояния, именуемого как «философский камень», обретает вечную молодость, даже если был прежде стар.

– Вы полагаете, что у вас первый симптом? – догадался Готфрид и старик кивнул.