Летописание от Андрея (СИ)

Только все это было чистым обманом, чтобы за чужой счет получше пожить. Потому между сектами всегда вражда была, а часто, особенно в праздники, случались и драки. Православные, 12 дворов, жили по одну сторону балки, а староверы (все остальные) - по другую. И когда случалась драка, наши хватались за колья и с криком "Бей кулугуров!" бежали к мосту через балку. Доходило и до увечий, и до смертного боя.

Деда своего Матвея Ивановича я помню хорошо. Был он кривой - левый глаз потерял на Крымской войне (1853-56 гг). Там крест Георгиевский получил. А семья его была из шести сынов и одной дочери. Это Еринарх - мой отец, Платон, Афанасий, Павел, Малафей и Владимир. А дочка - Александра, моя крестная. Все были женатые. А нас детей - внучат деда Матвея - 22 человека разного возраста. Изо всех сегодня живой только я один.

Бабушка Прасковья Петровна была хорошая. У деда Матвея была привычка на нас детей шуметь: "Вам, грец вас вылупил, только бы лопать!". А у нас у каждого своя чашка была, и некоторые внуки поднесут свои чашки деду и говорят: "На, дедушка, лопай!". Бабушка тогда говорила: "Пожни свои слова!".

Отец мой, Еринарх Матвеевич, женился рано. Участвовал в русско-турецкой войне (1877-78 гг), имел звание старшего урядника. В боях был ранен, перебито три ребра и задето легкое. За храбрость наградили Георгием 4-й степени и медалью.

В 1885-м году отец мой от деда Матвея отделился. Дедушка поставил ему на краю села хату с плетневым чуланом, а крыша крыта колючкой перекати-поле и чернобылом. Один из моих дядьев - Платон - был отдан в зятья и имел хорошее состояние. Предложил моему отцу совместно построить ветряк небольшой, на один камень. Отец дал согласие и залез в долг. Было у него четверо детей, а пятый - Петр - утонул еще в ребячестве. А другие дети были: старший Ермолай, потом Федосья, я (Андрей) и Анна. Из-за долга пришлось старшего брата Ермолая нанять в работники на один год к Барышникову Ивану, но проработал он там три года. А сестру - в няньки к Быкадорову Якову.

Я себя помню с того времени, как на сонного рябого кобеля упал и кобель меня укусил. Росли мы без призора. У дедушки был фруктовый сад, который своим концом выходил к Черемуховой балке. В саду была большая муравьиная куча, и мы вели с муравьями войну. Не знали, что дедушка держал муравьев нарочно, от парши и тлей. Вверху балки был пруд, из которого бежал ручей. Он впадал в яму, которую вырыли мои дядья, чтобы поливать сад и огород. В той яме утонуло трое детей, и мой брат Петр тоже.

Когда мне стало 7 лет (в 1896 году), у нас на хуторе еще не было школы. Православные, которых было 12 дворов, нанимали себе старика, чтобы учил - одного на всех детей. А староверы - каждая секта себе отдельно - тоже нанимали себе старика из православных, чтобы учил псалтырь и часослов. Мне пришлось учиться дома. Отец на воинской службе научился читать, писать и правилам арифметики. Он и меня учил этому, а еще краткой географии и истории России. Но, как было положено, еще учил закону божьему по псалтырю. У меня с учебой дело шло хорошо.

Один старик, Богачев Федор, которого Курносым звали, попросил моего отца принять его сына Петьку совместно учиться. Отец разрешил. Я спорил с Петькой, кто быстрее прочтет кафизму и не пропустит псалмы, а после расскажет наизусть. А ежели кто отстанет - тому пять трепков за ухо. Я всегда прочитывал вперёд и его трепал. Один раз стал я его трепать, а он взялся трепать меня, и пошла у нас драка. Друг другу носы поразбивали. После этого отец мой проводил его домой насовсем. К 1897 г. я выучился читать, писать, считать на четыре правила арифметики, знал закон божий и псалтырь. Правилам писания русского языка меня никто не учил, и я их не знаю.

В 1888-90 годах меня отдавали в погонычи к Давыдову Поликарпу за 7 сажен. То есть, 6 десятин спахать хозяину, а одну - себе. А еще плугарём к Фетисову Евсею за 5 сажен (4 десятины ему, а одну - себе). Когда меня оставили одного ночью на стане первый раз, было так страшно, что я бросил стан и сбежал. А после уже привык.

Был у меня и еще один побег, но по другой причине. Я говорил, что хорошо научился читать псалтырь. И вот, у кого кто умрет, идут к отцу, просят: "Отпусти Андрюшку по упокойнику почитать!". Отец отпускал. Однажды помер Макаров Семен Федорыч. Он держал кабак и опился водки. Вот приходят к отцу: "Отпусти сына почитать по усопшему!". Отец говорит: "Иди, сынок!". Я пришел, разложил псалтырь, стал читать: "Блажен муж иже не иде на совет нечестивых..." и так дальше. Старухи рядом молились, а на дворе гроб делали. А как стемнело, старухи домой ушли, а какие остались - поснули. И я слышу, или так показалось - чем был упокойник накрыт, зашуршало, и воздух пошел нехороший. Я отворил окно, а сам подумал: или он как скоропостижно помер, воздух из него выходит, или мертвый хочет ожить. А в это время еще коленкор [4] на голове покойника зашатался, и я схватил псалтырь и в окно удрал домой.