Летописи Арванды. Легенды спящего города

прервал свое созерцание и опустил скрипку, казалось, с легким вздохом…

Элиза встала и, обведя придворных презрительным взглядом, стала аплодиро-

вать Маэстро. За ней поднялись и все остальные, раздались громкие крики:

П е р в ы й г о л о с : Браво!

В т о р о й г о л о с :

Прекрасно!

Тр е т и й г о л о с :

Неподражаемо!..

Однако можно было заметить, что эти крики адресовались, в большей степени,

принцессе, как владелице редкой диковины.

А в т о р :Никколо, конечно же, не мог не заметить, как Элиза бла-

госклонно принимает подобострастную лесть придворных по

праву хозяйки, его хозяйки… Но он лишь усмехнулся, прекрасно

зная, что чувства, почести и слава не имеют над ним постоянной

силы — только пока они не мешают, а помогают его Таланту. Но

если они станут кандалами — тогда уже никто не сможет удержать

Маэстро рядом хоть на миг…

Никто из присутствующих не видел Ангела, который вслушиваясь

в возгласы людей, мрачнел все больше…

А н г е л ( п е ч а л ь н о ) :

Его талант неоспорим, и удивление людское

Навек последует за ним… Но сплетни не дадут покоя!

Играя на одной струне, он превзошел талант живущих —

Но люди! Почему в огне вам мнится дьявольская сущность?!

И непохожих на себя, достигнувших высот безбрежных,

Вы обвиняете, кляня, в богопротивности мятежной?

Я знаю все его пути, ведь я навек его хранитель —

Да, он не свят, но все грехи за дар небес ему простите!..

***

Палаццо Бачокки, после концерта, одна из комнат - роскошный будуар Элизы,

Никколо стоит у окна. Он смотрит в темноту и слушает… слышит ночь. Он

впитывает в себя все звуки, каждой клеточкой тела вбирает аромат южных са-

дов и свет низких, ярких звезд, думая, как отразить их в музыке.

А в т о р :Южная ночь с ее томными ароматами, белый мрамор

дворца, местами погруженный в зыбкую тень, а местами освещен-

ный оплавленными слезами свечами, дорогие ковры, приглушаю-

щие звуки шагов — все это сопровождало их любовь с первого

дня, когда принцесса Элиза попросила Маэстро сыграть вечером

с ней вместе сонату… С того вечера эта удивительная любовь,

подарившая миру столько прекрасных музыкальных этюдов —

сонат, каприччо — цвела и благоухала здесь, чтобы со временем,

полностью раскрывшись и отдав все силы, увянуть…

Элиза вошла в комнату и подошла к нему… Паганини почувствовал ее, даже не

слыша шагов, приглушенных ковром…

Н и к к о л о ( н е о б о р а ч и в а я с ь ) :

Элиза, послушай — во тьме живут все звуки мира,

Ты слышишь, Элиза, — дыханье нежное эфира?

А шелест и шорох — то мотыльков летящих крылья…

Послушай, Элиза, как лунный свет летит над ними…

Я слышу там песню … То звездный вихрь поет и плачет…

Но ты ночь не слышишь— тебе она лишь сумрак мрачный…

Элиза вдыхала сладко-терпкий аромат итальянских садов и глядела на

площадь, что простиралась перед дворцом в обрамлении платанов. Их се-

ребристые в лунном свете листья едва заметно трепетали в неуловимом

дыхании ветра… Мостовая площади, носящей имя ее брата, блестела,

словно водная гладь и, казалось, что сейчас раздастся всплеск. Элиза отве-

ла взгляд от переливающейся темной глади, и посмотрела на Маэстро —

его силуэт четко обрисовывался гранью текущего света свечей и тяжелой

ночной темноты.

Э л и з а ( п о р ы в и с т о п р и н и к н у в к Н и к к о л о ) :

Никколо, мой гений — я ночь люблю и сумрак неба,

Все страсти, волненья полночные несут напевы…

Так ярко лишь ночью горит в груди огонь мятежный —

И эхо все громче любви разносит шепот грешный…

Никколо, Никколо — я вижу всполохи и блики,

И страстью их словно пронизаны ночные лики…

Никколо… но звуки — всего лишь обрамленье страсти…

Ни счастья, ни муки — их чары надо мной не властны.

Лишь гений, Маэстро — непостижимых истин пропасть,

Вершина иль бездна?... Небесный свет иль ада копоть…

Никколо, любимый — прошу, прости мне эти мысли,