Летописцы Победы

Но те портреты, которые опубликованы в армейской газете, очень дороги для нас. Они сохранили для истории лица героев боев. Как же делались эти портреты? Ведь у нас своей цинкографии не было.

После ранения Минскера фотокорреспондентом нашей газеты стал старший лейтенант Андрей Петров, москвич, до войны кинооператор. До отчаянности храбрый, он всегда появлялся на самых горячих участках боевых действий, быстро входил в контакт с командирами подразделений, шел в окопы, боевые порядки, полз к засадам снайперов, фотографировал, выяснял подробности, потом мчался в редакцию, проявлял пленки, печатал и вновь отправлялся на передний край.

Но ведь фотографию без цинкографа в газету не дашь. К счастью, был в редакции рядовой Леонид Моисеев, талантливый художник-самородок. Получив из рук Андрея Петрова фотографию, он при помощи простого перочинного ножа, маленьких стамесок и шил вырезал на цинковых пластинках, отлитых по своему рецепту и способу, портрет воина.

Моисеев так овладел своим искусством, что точно воспроизводил при помощи своего подручного инструмента не только портреты, но и карикатуры и фронтовые зарисовки, которые талантливо исполнял редакционный художник старший лейтенант Евгений Ведерников, после войны получивший широкую известность художника-карикатуриста журнала «Крокодил».

С волнением вспоминаю теперь, спустя десятилетия, дела фронтовых журналистов. Создается ощущение, что ни одна даже очень обстоятельно написанная монография или исторический труд не в состоянии в таком ярком многообразии отразить дух огненных дней Отечественной войны, как это делала наша фронтовая печать. Она — подлинный и правдивый летописец великого подвига Советской Армии в борьбе с гитлеровскими полчищами.

Александр УСТИНОВ. ИЗ ЗАПИСОК ВОЕННОГО ФОТОКОРРЕСПОНДЕНТА

Свой первый снимок из тех, что посвящены годам и событиям Великой Отечественной войны, я сделал 23 июня 1941 года. В тот день началась всеобщая мобилизация. Не только те, кто пришел, будучи вызван предписанием, — тысячи добровольцев осаждали районные военные комиссариаты Москвы. Среди них был и я. Естественно, явился с фотоаппаратом…

В армию меня, как «белобилетника», не взяли.

И все же вскоре я выехал на фронт: меня зачислили в штат фотокорреспондентов «Правды». Отправился на берега Волхова.

Болота. Мокрые леса. Бревенчатые дороги, на которых душу вымотаешь, пока доберешься попутными машинами в нужную тебе часть. И дождь, дождь! Нудный, бесконечный, серый…

Спустя неделю послал в редакцию два пакета с негативами. Часть снимков «Правда» напечатала. Это окрылило меня.

На бронепоезде (Ленинград находился уже в кольце окружения) двинулся с теми, кто шел на боевое задание к станции Мга: там сконцентрировались крупные силы фашистских войск.

Операция прошла успешно. Но на обратном пути бронепоезд накрыли вражеские бомбардировщики. От разрывов бомб буквально дрожала земля. Еле-еле удалось проскочить. Зато в «Правде» появилось шесть колонок фотографий.

В моем фронтовом блокноте 1941 года есть короткая запись: «Волховский фронт. Сентябрь. Отважный разведчик. Ленинградский музыкант Дмитрий Павлович Петров. Бесстрашный разведчик. За 10 и 11 сентября уничтожил восемь солдат и двух вражеских офицеров. Принят в кандидаты ВКП(б). Ему помогает двенадцатилетний сын колхозника Саша Попов (снято под Новыми Киришами)».

С ними я встретился так. В конце сентября приехал в дивизию, которая сдерживала натиск фашистских танков и пехоты, рвавшихся к Ленинграду. Обстановка на фронте была крайне напряженной. На земле и в воздухе шли ожесточенные бон.

Комиссар полка посоветовал побывать у разведчиков.

Вскоре на окраине небольшой деревеньки в полуразрушенной избе нашел командира полковой разведки старшину Д. П. Петрова — в недавнем прошлом, как довелось мне узнать, ленинградского музыканта.

Мы сидели у прикрытого хвоей костра на берегу Волхова. По реке плыло много рыбы, оглушенной разрывами снарядов, мин, бомб. В котелке бурлила наваристая уха.

Было тихо. И вдруг где-то рядом зашуршала трава. Старшина поднял карабин, но тут же опустил его. Повернувшись ко мне, тихо проговорил:

— Это наш Сашок. Разведчик, сирота.

К костру подошел мальчонка в потрепанном овчинном тулупе. На поясе — трофейный штык, за поясом — граната.

— Я уже беспокоиться стал, — сказал ему командир. Любовно оглядел паренька с ног до головы, положил руку ему на плечо и спросил:

— А где же корова? Что-нибудь случилось?

Саша присел на землю и с трудом стянул с себя тяжеленные кирзовые сапоги.

— Фрицы не поверили, что я ее пасу. Забрали, а мне автоматом пригрозили.

Мальчик помолчал немного, потом как бы самому себе сказал:

— Ладно, корову еще достану…

Утром старшина Петров, Саша, другие разведчики и я пошли в Новые Кириши. Высокая железнодорожная насыпь, через которую нам предстояло перебраться, простреливалась снайперами. Саша короткими перебежками первым добрался до рельсов и крикнул:

— Быстрей!