Летучие собаки

— Когда утро подходило к концу и клиенты, если так можно выразиться, ссужали нам свои голоса, мы часто в перерывах между двумя операциями встречались в комнате для совещаний. Вся команда собиралась вот тут: профессор Зиверс, доктор Хельбрант и профессор Штумпфекер. И начинался обмен мнениями, который нам, представителям различных дисциплин, приносил большую пользу. А иной раз все просто откидывались на мягкие подушки и молчали, пока архивариусы за стенкой делали свое дело. Наши пути соприкасались. Благодаря общим исследовательским целям группа крепко сдружилась. Много шутили, к примеру, если доктор Хельбрант говорил: «Пластическая хирургия оказывает мощное воздействие на весь организм», профессор Штумпфекер тут же добавлял: «Секс тоже». Забавы ради мы опробовали друг на друге различные способы искусственного дыхания или с наслаждением пускались в теоретические рассуждения о том, возможно ли, произведя оперативное вмешательство, ускорить процесс усвоения иностранного языка данной человеческой особью.

В ходе дальнейшего расследования у членов комиссии возникает все больше сомнений относительно личности Карнау. Его прекрасная осведомленность об исследованиях, проводившихся за период его службы в архиве, вызывает подозрение, что вопреки клятвенным уверениям этот человек отвечал не только за технику безопасности, он занимал гораздо более ответственный пост. Можно очень живо себе представить, как он сидит в комнате для совещаний в одном из роскошных кожаных кресел, в обществе Хельбранта, Зиверса и других сотрудников.

Сверх того, очень скоро выясняется, что к подвальному комплексу примыкает гораздо больше помещений, о чем во время своего первого признания, сделанного, кстати, с необычайной готовностью, Карнау умолчал. Обнаружена еще одна студия, в отличие от первой не оборудованная с комфортом: комната выложена кафелем и освещена неоновыми трубками, обстановка напоминает операционную; под микрофонной системой — стол со свисающими по сторонам склеившимися ремнями красно-бурого цвета.

Тут же рядом, на хромированной тележке, лежат всевозможные инструменты, необходимые для хирургического вмешательства. Судебно-медицинская экспертиза следов крови показала, что последняя операция, по всей вероятности, проводилась здесь всего несколько недель назад. Очевидно, утверждение Карнау, согласно которому работа в архиве была прекращена якобы еще до окончания войны, не соответствует истине. Напротив, многое говорит о том, что упомянутые медицинские эксперименты планировалось проводить и в будущем. По неизвестным каналам информация о предстоящей инспекции дома престарелых, судя по всему, просочилась дальше, и в спешном порядке было решено сняться с места, чтобы на другой территории продолжить опыты, о которых в настоящий момент нельзя сказать ничего определенного. Не добиться показаний и от Карнау — на следующее утро он покинул город в неизвестном направлении.

Я лежу молча, я не чувствую боли, только слабое давление, как будто череп ощупывают кончиками пальцев, слышу, как разрывается кожа и скальпель легко проникает в тело, но боли не чувствую, только яркий свет, жгучие лучи, почему прожектор направлен на голову, хочу повернуть ее, но не в силах пошевелиться, скальпель режет дальше, осторожно проводит черту через весь лоб, но я не чувствую боли, хочу спросить, но не нахожу языка, нёбо, губы — все онемело, это от наркоза, рот словно набит вязкой массой, которая медленно пропитывается слюной, во рту кляп, мне крепко заткнули рот кляпом.

Подбородок горит, горят щеки, веки подергиваются, брови опалены, ресницы тоже, остальная часть лица закутана, хочу подать знак, шевелю руками, ногами, животом, но ремни только сильнее натягиваются и не отпускают, операционный стол начинает скрипеть, моих сигналов никто не замечает, пытаюсь выдавить звук, но ничего не слышу, хотя нет, слышу голос, за мной, там, близко от уха, кто-то говорит: «Прошу вас, пресеките эти дерганья, они мешают, наложите дополнительные ремни, усильте анестезию, в таких условиях невозможно работать». Голос знакомый, припоминаю, это звонкий голос Штумпфекера. «Прочистите артерию, промокните тампоном, кто отвечал здесь за бритье? Опять сплошная халтура». Теплая жидкость прыскает на мои веки, наверно, кровь или слюна Штумпфекера.

Слышу второй голос: «Очень запутанная история». Похоже, это Хельбрант осматривает разрез: «Грандиозное зрелище». Штумпфекер, грубо: «Теперь раздвиньте надкостницу, поставьте зажимы.

А вот и она, видите, вон светится белая черепная коробка. Зиверс, готовьтесь потихоньку. Смажьте еще разок кровоостанавливающим раствором. Кожу в сторону». Теперь очередь профессора Зиверса: «Господа, у нас на вооружении ценнейшие измерения черепов, сделанные профессором Галлем. Граммофонную иглу направим вдоль черепного шва. Ее ни в коем случае нельзя повредить, лучше лишний раз прочистим шов от крови».