Читаем Летучие собаки полностью

— Слышите, вот оно! А вот еще! Нет ничего проще. Перво-наперво важно научиться внимательно слушать. Важно, раз уж мы всё это затеяли, обработать не только язык, но и голос, равно как и все прочие звуки, свойственные людям. Мы должны проработать каждого в отдельности, должны проникнуть в самое нутро человека, в его душу, которая, как известно, раскрывается в голосе, ибо голос осуществляет связь человека с окружающими. Да, мы должны тщательно прощупать нутро человека, а для этого надо установить самое пристальное наблюдение за его голосом. Как хороший врач, который прослушивает пациента и ставит диагноз по ритму сердца и дыханию. Подчинив себе голос, подчиним и душу Возьмемся за отделку, если потребуется, прибегнем к медицинскому вмешательству, к коррекции артикуляционного аппарата. Через голос — в душу!

Вдруг раздается оглушительный треск. Я нечаянно задел иглу на пластинке. Тягостное молчание. Ни один даже не шевельнулся. Нужно перевести дыхание. Я потерял нить. И совершенно выбился из сил. В заключение совсем кратко:

— Благодарю за внимание.

Делаю шаг назад. Сам не знаю, чего наговорил под конец. Дрожу всем телом, и это заметно. Сдержанные хлопки, потом все дружно идут ужинать. Я собираю пластинки. Когда большинство участников конференции уже покинули зал, ко мне подходит человек в эсэсовской форме:

— Это было потрясающе, господин Карнау.

Мужчина представляется: его фамилия Штумпфекер, сопровождающий врач рейхсфюрера СС Гиммлера. С виду примерно моих лет. Штумпфекер говорит ясным, твердым как сталь голосом, в его речи отчетливо слышен каждый знак препинания:

— Неудивительно, что собравшиеся здесь старые вояки с недоверием отнеслись к вашим изысканиям: ученого, ревностно преданного своему делу, в здешнем сонном царстве не встречают как желанного гостя. У меня возникло лишь одно возражение, по поводу вашего атласа. Вы действительно всё тщательно взвесили? Ваша коллекция в своем роде уникальна, и вряд ли можно, так сказать, перевести ее на визуальный язык без потерь некоторых существенных оттенков. Не потребует ли составление карты слишком больших затрат труда? Было бы целесообразно направить все усилия на работу с записями и не придерживаться линейных схем, не ограничивать себя определениями и уж тем более не считаться с представлениями ничтожеств, вроде участников сегодняшнего заседания. Будет гораздо больше пользы, если вы ничем себя не ограничите, — в конце концов вы соберете богатейший архив, в котором будут учтены тончайшие оттенки человеческого голоса.


Свет выключили, мы болтаем в темноте:

— Хильде, помнишь певицу, которая однажды приход ила к родителям? У нее еще было очень красивое ожерелье.

При свете луны вижу — сестра мотает головой.

— Ты говоришь о цепочке с разноцветными камнями, как у мамы?

— Нет, жемчужные бусы, белые и блестящие.

— Такие у мамы тоже есть.

— Да, но я про молодую женщину, которая разговаривала с папой и еще пожелала нам спокойной ночи, хотя мы совсем не собирались в кровать.

— Ну, не знаю. У папы и мамы на праздниках всегда видимо-невидимо гостей, и почти у всех женщин бусы. Браслеты. Или хотя бы кольца. Смотрятся очень красиво такие драгоценности. Надеюсь, и нам разрешат проколоть уши, когда подрастем.

— Но это же больно!

— Зато можно носить красивые сережки.

— Мама говорит, это неприлично. Только легкомысленные девчонки делают в ушах дырки.

Но Хильде уже не слышит, заснула.


— Профессор Штумпфекер уважительно отозвался о ваших способностях. Вы недавно познакомились с ним в Дрездене, припоминаете?

— Да, конечно.

— Он присоединится к нам с минуты на минуту. По словам профессора, в своем докладе вы изложили весьма любопытные мысли, достойные практического воплощения. И для проверки…

— Простите, мне по-прежнему не совсем ясно, для чего меня сюда пригласили, на Фабекштрасе, в госпиталь СС…

— Если верить рапорту Штумпфекера, сделанному в нашем ведомстве, вы утверждали, что восточные земли нельзя подвергнуть германизации привычными методами, то есть старыми методами нельзя привить населению немецкий язык и немецкие законы.

— Звучит так, будто…

— Не вы ли призывали в первую очередь заселить восток людьми чисто арийской, германской крови?

Куда клонит этот тип? Или меня вызвали на допрос, ничего напрямую не говоря? В комнату заходит Штумпфекер. Штурмбаннфюрер обращается к нему:

— Кажется, мы не совсем друг друга понимаем. И топчемся на одном месте. Может, лучше вы вкратце посвятите господина Карнау в наши замыслы?

— На чем вы остановились?

— На германской крови.

— Отлично. Карнау, вы же рассуждали о том, что никакие обучающие программы, никакое очищение нации от чужеродных элементов и насильственное насаждение чего-либо извне не могут коренным образом изменить положение, так?

— Да, все верно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века