Летучий голландец

– Это не краска, – сказал моряк за соседним столиком. – Это татуировка.

Его язык заплетался. Накрашенные глаза женщины, которая была с ним, блестели.

– Они с одного из тех островов рядом с Ватуа. Там все женщины татуированы, как ящерицы, – сказал моряк.

Артисты закончили собирать деньги и под барабанный бой пошли дальше по улице, ища новое место для представления.

– Ватуа? – спросил Роуленд. Он слышал это слово раньше, но не мог вспомнить, где. – Где это, Ватуа?

– Один из островов Мотамуа, – сказал моряк. – Мужчины там верят, что их женщины могут превращаться в настоящих ящериц, когда захотят.

Он улыбнулся женщине с сильно накрашенными глазами.

– Представляешь? Просыпаешься, а рядом с тобой – большая рептилия.

Но она не улыбнулась ему в ответ.

В ту ночь Роуленд лежал в постели и слушал шум, крики и смех, что проникали сквозь хлипкие стены, отделявшие его комнату от других номеров-ячеек в этом коридоре.

Сквозь туман в голове от выпитой текилы он думал о том, что это слово, Ватуа, он уже слышал раньше. Может, упоминание этого имени было посланием, адресованным лично ему? Он хватался за любую мысль, которая помогла бы ему держать голову над темной водой отчаяния. Ему безмерно хотелось верить, что, хотя на поверхности жизнь кажется полной случайностей, как игра в покер, на самом деле она очень сложна, словно картинка-паззл, и если он будет настойчив, то сможет понять, как в ней все между собой связано. Утешенный этой мыслью и текилой, он заснул так крепко, как еще ни разу не засыпал после смерти Елены. На следующее утро он проснулся довольно поздно, пошел на пристань и взял билет на пароход, идущий на запад, к островам.

Таким вот образом за много лет Роуленд Вандерлинден оказался на архипелаге Мотамуа и со временем прибыл на Ватуа. Позже он поселился в горах Ману, завел себе супругу и стал отцом. Он посвятил всю свою дальнейшую жизнь изучению племени тарапа и надеялся в итоге создать полное описание их таинственной культуры.

17

На этом, в больнице Камберлоо, Томас Вандерлинден замолчал. Я ждал продолжения. Тихий гул большой машины за дверью, которая, как басы, аккомпанировала его голосу и даже иногда заглушала, тоже стих. Я видел по глазам Томаса, что он все еще в том времени, вместе с Роулендом на поезде в Ванкувер. Затем Томас посмотрел на меня.

– Когда он закончил рассказывать мне о смерти Елены, он был совершенно опустошен, – сказал Томас. – Я ничего не сказал. Только снова подумал, как невероятна его жизнь, и что при этом я ему ни капли не завидую. Слушать его рассказы о жизни было крайне увлекательно, но кто захочет сам пережить такое?

– Разве это не ужасно? – спросил я. – Я имею в виду – то, что случилось с Еленой.

– Да, – ответил Томас. – Потом Роуленд говорил мне, что всю свою жизнь после того не было ни дня, когда он этого не вспоминал. А когда вспоминал, его сердце снова разрывалось на части. Он надеялся, что их любовь что-то означала. Он боялся, что если он хоть на минуту допустит, что эта любовь была убита случайно – и он приложил к этому руку, – то сойдет с ума. Любая, самая таинственная цель, навеки остающаяся непостижимой для людей, была для него лучше… Все что угодно лучше, нежели поверить, что их любовь и ее смерть не имели никакого смысла.

– Как грустно, – сказал я.

Он покачал головой:

– Он так и не смирился с этим до конца. Как и моя мать никогда не смирилась с потерей великой любви всей ее жизни. – Он дотянулся до кислородной маски и немного подышал. Потом слабо улыбнулся мне. – Вы были со мной необычайно терпеливы. Вам же хотелось знать только одно – что случилось, когда мы приехали в Камберлоо и он встретился с моей матерью спустя все эти годы.

Конечно, я стал говорить, что это не так.

– Что вы, – сказал я. – Все было невероятно интересно.

Томас не поверил мне.

– Я столько времени веду их друг к другу, что вы должны были заподозрить, будто я вообще не хочу, чтобы они встретились, – сказал он. – Но я не играю в такие игры, чтобы возбудить интерес к повествованию. Просто в жизни, как и в книгах, должно произойти много важного перед тем, как герои встретятся. Так что потерпите. Я как раз собираюсь перейти к их встрече. Обещаю.

В этот момент в дверях появилась медсестра.

– Вашему посетителю пора уходить, – сказала она Томасу.

– Вот видите? – сказал он мне, вздыхая. – Еще одно непредвиденное обстоятельство.

– Я приду завтра снова, – ответил я.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

МОР

С красоты начинается ужас.

Райнер Мария Рильке,

«Дуинские элегии», Элегия Первая .[6]

1

На следующее утро я сидел в саду, пытаясь работать над «Ковбоем в килте». Но моя голова была наполовину занята мыслями о Томасе Вандерлиндене и о тех пространных беседах, которые мы вели через изгородь. Всего неделю назад он появился около нее, слегка улыбаясь.

– «Если не знаешь, что ты ищешь, как ты поймешь, что же нашел?» – сказал он мне.

Я подумал, что Томас говорит о моих трудностях с романом, но это было не так.