Летучий голландец

К кому же идти? Берг – суматошная старуха типа моих еврейских родственников с материнской стороны, она мне антипатична еще со времен вступительного экзамена. Значит, Скворцов. Но он тоже мною увлечен; если я буду у него заниматься, снова начнутся многозначительные взгляды и разговоры, придется все время быть настороже; словом, повторится то же, что было с СБ. Устала я от этого!

Может быть, вообще уйти на другую кафедру? Вот ведь есть хороший педагог на кафедре гармонии, я у него занималась в училище. Но делать гармонию своей специальностью я не хочу, да и не так уж хорошо я ее знаю.

И вдруг меня осеняет: Денисова с кафедры сольфеджио – ведь она тоже помнит меня по училищу. Человек она умнейший и остроумнейший, вот с кем я смогу найти общий язык! Я тут же звоню ей – и она сразу же соглашается взять меня к себе в класс. Тотчас же перезваниваю Рахмановой и говорю, что вообще ухожу на другую кафедру. Она интересуется куда, потом презрительно говорит:– А-а, так вы, значит, решили стать сольфеджисткой?

27

Весной мне сказали, что СБ. взял в свой класс Вику. Значит, у него все-таки было место для третьего человека!

Потом я стала думать, что СБ., может быть, не очень и виноват – кто знает, может быть, он взял Вику в свой класс в последний момент, случайно. Мало ли что могло произойти… Всегда ведь хочется найти оправдание для другого человека, видеть светлую сторону жизни, и так далее, и тому подобное, имея в виду полную возможность и даже вероятность совершенно противоположных вещей.

Вика потом долго допытывалась у меня, почему это я вдруг решила заняться сольфеджио.

Мне же теперь трудно заставить себя здороваться с СБ. как ни в чем не бывало. Я стараюсь избегать его, хотя это и не всегда удается. Изменилось ли что-нибудь в его отношении ко мне, не знаю; очевидно только, что он раздосадован. Он сейчас похож на генерала, открывшего огонь по врагу из всех орудий и накрывшего картечью и ядрами собственный авангард. Самому стыдно, другим больно, а главное, никуда не денешься от мысли, что сделал что-то катастрофически неправильное, то, избегать чего не учили ни в каких академиях, кроме одной, которую он еще не окончил: той самой, где обучают искусству идти прямым путем.

28

Третий курс. Оба читают нам лекции – СБ. по современной музыке, Скворцов – по русской; с обоими мне видеться тяжело. Скворцова я, конечно, обидела: он вообще не понимает, почему я отказалась у него заниматься.

Накануне экзамена сижу в Ленинской библиотеке и изучаю партитуру «Порги и Бесс» Гершвина, что-то неслышно пою. Вдруг подходит Ратнер, заводит беседу. Ничего особенного она не говорит, однако общаться с нею неприятно: разговор ее золотится лимонадом, но на вкус – чистая желчь. Есть доброжелатели, которые желают добра исключительно себе, а чего они желают тебе, лучше не спрашивать, потому что и так ясно, что ничего хорошего.

Сдаю экзамен, на очереди Надя, она входит в класс. СБ. выглядывает и смотрит прямо мне в глаза, так пристально, что мне становится не по себе. Вот экзамен сдан, я спускаюсь в библиотеку и сажусь заниматься – надо готовиться к очередному экзамену, но спина все равно чувствует на себе тот взгляд, и спине неспокойно, и уши горят, а глаза слезятся, или на мокром месте, или я на этом месте стою, или вообще все это было никому не нужно, и меньше всего – мне самой.

Удивительная вообще вещь – человеческие чувства и предпочтения. Вот ты (гипотетический «ты»!) хочешь быть со мной, а я хочу быть тобой. Да-да, тобой, с твоими знаниями и жизненной легкостью. А с тобой я быть не хочу, ни за какие коврижки, даже и не проси, потому что понимание и родство душ – это жемчужина сказок, горные пики абсурда, и мы любим то, что мы ненавидим, и ненавидим то, что любим, и любить трудно и не хочется, а ненавидеть легко, но скучно, и потому не хочется даже этого…

Наконец позади последний экзамен за третий курс. Вскоре я уже дома. Продолжение кошачьей темы: голодная Машка встречает меня у дверей и вьется вьюном вокруг моих ног. Ей, в сущности, так немного надо! Кошка – она и без диплома кошка, а булка и без начинки булка, только человеку нужна начинка, без нее он черствеет, коричневеет, становится сухарем и крошится, а потом прилетают птицы, все склевывают, и – смотрите – гладкое место, как будто ничего и не было.

29

Четвертый курс института, СБ. читает нам лекции по современной музыке. Смотрю в окно – отсюда тоже видно венгерское посольство. Машинально записываю лекцию, потом перевожу взгляд на СБ. Он продолжает говорить, но стоит лицом к окну и тоже смотрит на венгерское посольство, а венгерское посольство смотрит на него, и вполне даже невинно.

После лекции мы с Викой случайно встречаем в коридоре Рахманову. Та с презрительной полуулыбочкой оглядывает меня с головы до ног:

– А вы похудели!

Вика говорит ей:

– Мы теперь учимся в одной группе.

Рахманова – мне, ехидно:

– И все еще у Сергея Борисовича?

– Нет, я у Денисовой.

Вика добавляет:

– Это я у Сергея Борисовича.