Летучий голландец

Кого там только не было! Просперо и Меркуцио, Джульетта и Офелия, Фальстаф и Макдуф… Даже осел из «Сна в летнюю ночь» сидел в кресле. Н. многих распознал, другие были ему незнакомы, хотя он считал, что хорошо знает Шекспира. Однако сейчас все эти лица, обращенные ко нему, выражали только лишь негодование, как будто спрашивали: «Как этот человек пробрался сюда, зачем он подглядывает за нами? И что нам с ним делать?»

Просперо выступил вперед, спросил:

– Ты персонаж или живой человек? Только не лги нам!

– Я персонаж, – с некоторым сомнением сказал Н. – Моя книга – это Книга Жизни.

Только он произнес эти слова, все исчезло. Н. оказался на улице под дождем. Неподалеку подсчитывал гроши уже знакомый ему нищий.

– Ну как, сэр, получили удовольствие? – ухмыльнувшись, спросил тот издали. – А теперь идите за мной, вас тоже ждет роль, и, кроме вас, ее играть некому.

Оставив под аркой свой рваный черный плащ, нищий ступил в глубь прохода. Н. последовал за ним – и вышел из кварталов сна, вернувшись в реальность с другого, смутно ощутимого ее конца.

39

«Рядом нет ни людей, ни книг…» Как хорошо ложатся эти слова Малера на мотив какой-нибудь народной песни! Попутной песни…

Н., отправившийся с утра бродить куда глаза глядят, взбирался на холмы и сидел на пнях, слушал лягушек и тощих коров, думал о стадности и кучности. Брючины его вымокли от росы, в них вцепились колючки, но он ничего не замечал, когда накапливалась усталость, он спал в тени на сухих пригорках, потом шел дальше. В нем пела сладкая тоска, что жила в нем постоянно, как шум моря в ракушке. «Все могло быть хорошо, все могло еще быть», – вторила ей синичка в чьем-то заброшенном саду. Там росла яблоня, полудикая, он надкусил терпкое яблоко. Яблоки, укроп, салатные листья, немного красной смородины… Н. вспомнил куст белой смородины, что рос в городе под его окном. Каждый год пятого августа он собирал «урожай» и подавал на стол – в день рождения… не надо вспоминать кого. Белую смородину не рвали – принимали, наверное, за волчьи ягоды, а ведь людей под окнами ходило много… Пить не хотелось, хотелось спать, но Н. не был уверен, что он не спит, что эта прогулка – наяву.

Он снова вышел на высокий берег, теперь уже далеко от дома. Внизу, на песке, загорали и играли в карты какие-то люди. Кто-то плыл на байдарках, два узких суденышка соревновались в скорости, слышен был женский смех, равномерно работали весла. День уже вступил в свои права, припекало полуденное солнце, кузнечики завели свою велосипедную песню.

«Жизнь идет, несмотря ни на что, читаются газеты, включается телевизор, люди спортом занимаются и находят, чем дышать, им не тесно в городе… Как это может быть? Мне самому не было тесно в городе… или все-таки было? Наверное, им там тоже тесно, поэтому они здесь, со своими транзисторами и песнями, принесли сюда город, заставили звучать. Расскажите мне о тишине! Что там было у Малера в Первой симфонии… природа и "почтеннейшая публика" на природе… Звери хоронят охотника, звуки хоронят тишину…»

Не дойдя до турбазы, Н. повернул назад.

40

Нет книг? Но ведь так не бывает! И дом в доказательство тому вывернул изнанку старинного комода, в котором хоронилась – нет, не книга, но потрепанная тетрадка толстого журнала, с выдранными страницами и без переплета. Кажется, «Иностранная литература». Без летнего чтения все же не обойдешься…

Н. устроился на облитой закатным солнцем скамейке в саду, раскрыл журнал на середине и стал читать рассказ, перевод с… Часть страницы была оторвана. В рассказе описывалось горное озеро, в котором некоторым странным образом отражался глаз Бога, и глазу этому было открыто все…

«М-да, прикладная теология в действии, – бессонно ворочался в постели Н. – Но глаз – он действительно за нами смотрит, не смыкая век, и мы никогда даже не знаем, чей это глаз…»

И он инстинктивно накрыл голову одеялом.

41

Вечером следующего дня пришел незнакомый рыбак, поднялся по деревянной лесенке прямо на террасу и вручил ему большой кусок пирога с запеченным сазаном.

– Я тут рыбачу неподалеку, – сказал он, смущенно улыбнувшись, и морщины на его узком небритом лице разгладились. – Смотрю, у вас каждой раз за полночь свет. Видно: работает человек, себя не жалеет, как не угостить! Это жена печет… Вы уж примите – как капитан корабля от другого капитана…

Н. сразу отломил кусочек. Рыба оказалось мягкой и удивительно вкусной. Н. не знал даже, как благодарить рыбака.

Попрощавшись, рыбак спустился по лесенке, отвязал лодку и поплыл дальше – его работа была ночной и утренней. Н. чувствовал, как тепло разливается у него в груди. Он еще долго смотрел рыбаку вслед.

«Как капитан корабля, – звучали у него в голове слова. – Капитан… А ведь корабль – я сам. На редкость бездарно я судном этим управляю…»

42

А ночью – беззвучный голос в комнате, голос из того времени, которого не было: «Помнишь, как я лежал на асфальте?»