Летучий голландец

В ближнем к нему ряду продавались мундиры с эполетами, фраки, вечерние платья, ювелирные украшения. Несколько удивила его витрина с выставленными на продажу орденами и медалями, но потом он подумал: почему бы и нет? Будем считать, что я отстал от жизни…

Вот он завернул на другую линию. Товар здесь был не вполне заурядный: продавались должности, от низших до самых высших – чиновничьи, генеральские, президентские. Приказы с пробелами на месте имен лежали в раскрытых ларцах. Продавались даже дипломы нобелевских лауреатов.

Он удержался от искушения уложить в тележку какой-нибудь из этих ларцов, не полагая себя достойным таких отличий, однако вскоре соблазн его все-таки одолел. Увидев в каком-то дипломе слова «мастер стиля», он не удержался, и в тележке его появился ларец.

– К ларцу полагаются фрак и мантия, – улыбнулся ему невесть откуда взявшийся продавец.

Н. зашел в кабинку, снял свою незамысловатую одежду и облекся в белую сорочку с бабочкой, а затем во фрак. На плечи ему продавец накинул пурпурную мантию до самых пят.

Выходя из кабинки, он чуть не столкнулся с важным багроволицым старцем, с трудом толкавшим перед собой тяжело груженную тележку. Старец пожелал стать и генералом, и академиком, и писателем. «Хотел бы я знать, почему он не взял президентский ларец, – подумал Н. – Возрастной ценз, что ли, ему помешал?»

В мантии и с тележкой Н. направился к кассе. Старик брел впереди него. «Интересно, сумеет ли он расплатиться?» – вертелось в голове у Н.

Продавец встретил старика более чем уважительно. Ларцы из его тележки были выгружены на прилавок. Продавец достал антикварные счеты из красного дерева и начал на них что-то высчитывать. Н. присмотрелся. Костяшки были выточены в форме черепов.

Наконец итог был подведен. Расплачиваться старика пригласили в кабинку рядом с кассой. Кабинка со стальной рамой и парчовыми занавесками на кольцах напоминала примерочную. Продавец со старцем зашли внутрь, черная завеса за ними задернулась.

Охваченный любопытством, Н. незаметно оттянул край занавеси с противоположной стороны и стал наблюдать. Продавец помог старику снять мантию, и тот остался в черном фраке. Пододвинув ему стул, продавец сказал:

– То, что вы выбрали, весит три жизни. Присядьте, пожалуйста, мне надо проверить, выдержите ли вы этот вес.

Старец сел на стул. Продавец хлопнул в ладоши – и старец вдруг исчез. Продавец снял со стула черный коврик и, перевесив его через свою руку, словно полотенце, поставил стул на место. Коврик очертаниями напоминал человеческое тело. Тут Н. понял, что коврик – это и есть старик, вернее, то, что от него осталось. Продавец аккуратно завернул коврик в пурпурную мантию.

Все это время Н. в некотором смятении глядел в щелку. Продавец вышел из кабинки с другой стороны.

– Друг мой, где вы? – позвал он. – Я к вашим услугам.

Н. вдруг сорвался с места. Схватив ларец, он помчался в глубь рядов. Продавец бежал за ним по пятам и, наверное, настиг бы его, если бы не мантия, соскользнувшая с плеч Н. прямо ему под ноги.

Н. поставил ларец на место и сразу же понесся дальше, на бегу сдирая с себя фрак и белую сорочку. В отчаянном прыжке перемахнув через прилавок, он в одном нижнем белье выбежал на улицу – и рассветное солнце плеснуло даровым золотом ему в глаза, в результате чего улица свернулась улиткой и исчезла, а вместо нее стены комнаты, освещенные все тем же неизбежным солнцем, раскрыли веером свой утренний пасьянс.

Наконец Н. совсем проснулся – и ощутил резкий запах смолы. Ужасно болела голова. Н. спустился по ступенькам в задумчивый утренний сад и с некоторого расстояния оглядел дом. Тот был просмолен и проконопачен, как корабль в доке.

3

От кого что останется… От мыслей тополиный пух, от поступков ветер в кронах берез. Память капризна и коротка, вечное уходит в вечность, преходящее переходит в исчезнувшее. Вечность же состоит в актерской гильдии, и она смеется над зрителями, которым не дают досмотреть даже один акт пиесы. Зато вечность может обходиться без аплодисментов, потому что дает представления исключительно для самой себя.

«Что останется? – описав полный мыслительный круг, вернулся к давешним размышлениям Н. – Вот что уж точно останется, так это рукопись книги о "Летучем голландце". Книга закончена, и, хороша она или плоха, как-то совершенно не хочется, чтобы она попала в недружеские руки. Но что с нею делать? Отправлять по почте в Москву, издателям? Дойдет ли – или закончит свой век в лубянском подвале? Но попробовать надо…»

Он вспомнил про «рыбью почту» и улыбнулся: вот бы сейчас ею воспользоваться! Знать бы только, как почтовую рыбу подманить…

Но пришлось отправляться на самую обычную сельскую почту – с утра пораньше. Солнце выкатило по верхушкам деревьев свой огненный августовский шар, и Н. порадовался, что надел найденную в гардеробе соломенную шляпу хозяина. Вид у него в этой шляпе был, как у чеховского «дяди Вани» на сцене провинциального театра, но что делать?

Когда он проходил мимо одного из домов, из открытого окна вдруг вывинтилась стайка звуков: «Roll over Beethoven»…