Летучий голландец

– Есть – на соседней улице, – ответила продавщица. – Сестра моя там работает.

– Одна?

– Большую часть года одна, но ей сейчас студент один помогает, по фамилии Голодрыга. Придурковатый.

– Почему придурковатый? – удивился Н.

– Он все время все путает, письма не туда складывает, и сестре потом приходится сортировать заново. Говорят, его зимой из института чуть не выгнали. Такие вот у нас молодые кадры растут…

Н. с трудом уложил продукты в огромную авоську и на всякий случай связал ручки бечевкой. Можно было, конечно, купить и проигрыватель, но прилагаемая к нему фонотека явно была неудовлетворительна. Вот если бы кантаты Баха или, для смеха, вагнеровский «Летучий голландец»! Впрочем, оперу эту он знал назубок, да и на всякий случай привез с собой партитуру.

Авоська оттягивала руку, плетеные ручки врезались в ладонь, и он остановился, чтобы обернуть их носовым платком. Во время этой операции его заметил из милицейского окна сержант Васька.

– Товарищ капитан, идите нашего ученого смотреть.

Капитан Меринос, вытаскивавший из толстого веснушчатого указательного пальца занозу, чертыхнулся, воткнул в многострадальный палец еще и иголку, выматерился, извлек иголку, воткнул ее в лацкан милицейского кителя и затопал наконец по крашеному полу в направлении окна.

– Этот? – удивился он. – Старый какой-то. Седой. Похоже, он не опасен. Какой-то побитый жизнью…

Немного отдохнув, H. продолжил свой путь к дому. Тем временем в милицию прибежала запыхавшаяся продавщица.

– Ну, спросила, чем он занимается? – осведомился о выполнении своих инструкций Меринос, снова принявшийся поддевать иголкой кончик занозы.

– Спросила.

– И что же он делает?

– Думает.

Тут Меринос подцепил-таки занозу и, скривившись от боли, вытащил ее.

– Тттвою мать, – сказал он занозе и потом, после паузы, подвел беседе итог: – Нет, все-таки он опасен.

Н. тем временем подходил к границе своего участка. Границей этой служила колючая проволока, тремя рядами натянутая между вбитыми в землю нестругаными деревянными столбиками. Н. мог бы поклясться, что еще несколько часов назад, когда он уходил, забор стоял заметно дальше от дома. Он прошелся вдоль забора, но никаких следов, что столбики переносили, не было. Померещилось? Или кольцо колючей проволоки сжимается само?

11

Ночью – белое облако на черном фоне. Говорящее.

– Если я спрошу тебя кое-что?

– Спрашивай, – выдыхает облако.

– Почему нет мне покоя на земле?

– Вот так вопрос… Ты действительно хочешь знать?

– Да.

– Потому что тебе не повезло: ты попал не в ту страну, не в тот век, и хуже всего, что ты не тот, кем кажешься…

– Возможно…

– А если совсем коротко, тебе нет покоя, потому что тебе нет места.

– Почему же мне нет места?

– Потому что ты хочешь быть не тем, кем задуман.

– Не тем?

– Да. Ты хочешь быть умнее и лучше. Это не проходит безнаказанно.

Черный пар шел у белого облака изо рта, то есть оттуда, где должен быть рот, то есть оттуда, чем оно говорило. Или смеялось?

В следующем сне ему явился человек с зеркальным лицом. В нем отражалось собственное лицо Н., только глаза были закрыты и щеки бледны.

– Ты не умеешь умирать, – сказал человек с зеркальным лицом. – Я буду тебя учить. Здесь нужен навык. Надо научиться смерти, обрести опыт…

Гость стал учить его умирать, показал в бесконечном калейдоскопе картинок все виды смерти. В эту ночь Н. умирал многократно – тонул в море, падал с крыши, задыхался от дыма и ядовитых газов, погибал от рук убийц и палачей, кончал с собою и тихо угасал на старческом одре. Он понял, что смерть может быть скучной, как любое привычное занятие, и еще он понял, что никакого опыта быть не может, каждый раз умираешь заново – а утром, если повезет, просыпаешься…

Действительно, проснулся: что-то щекотало его веки. Круглолицее настольное зеркало испытующе нацелило солнечные лучи прямо ему в глаза.

12

Волны бегут босиком, играют в футбол, гоняют солнечный мяч, разбивают его на тысячу осколков, потом вновь собирают и вновь играют.

Вот пройдены Канарские острова. Уже в теплых водах их подстерег шторм, ветер трепал «Хрустальный ключ», как кот недодушенную мышь. Паруса были взяты на гитовы, но корабль все так же трещал и скрипел. После очередной волны, потрясшей корпус и отломившей часть фальшдека, среди матросов началась паника; они поняли, что кого-нибудь из них вот-вот смоет за борт, и стали искать укрытия кто где. Боцман ходил по палубе, цепляясь паучьей хваткой за каждый свисавший канат или линь, и привычно раздавал зуботычины направо и налево в надежде вернуть матросов на свои места, но все напрасно.

В этот момент на мостике показалась странная фигура в черном испанском камзоле с серебряными кружевами и черной широкополой шляпе. Фигура пару минут наблюдала за происходящим, затем – звучно, но не криком – скомандовала:

– Все по местам! Боцман, пошлите двоих крепить шлюпки!

Команда пришлась на паузу между двумя ударами волн, поэтому была услышана.

– Капитан! Это капитан! – зашелестели матросы.