Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

А было это, подчеркну, еще до войны с Хусейном. Мы тогда с Америкой не дружили.

— От них, кроме хлеба за наши же денежки, ничего хорошего ждать не приходится, — говорю. — Да и зачем, спрашивается, она на приглашение из США клюнула? Сама виновата! — разошелся я. — Не поехала бы, не съели бы. Кто ж виноват, что она толще?! Вот я — живой и невредимый, я ж в Америку не езжу!

Еле он меня успокоил. А затем одобрил мое поведение и сказал:

— Хоть вы и правы в принципе, все же выражайте впредь свои правильные воззрения в более мягкой форме.

Интересно, как это в мягкой форме можно выразить тот возможный факт, что чью-то жену американцы съели!

— Ладно, — буркнул я. — Скажу, что утонула. Замполит поморщился.

— Безболезненно утонула, — подчеркнул я.

— Другое дело, — обрадовался он и, встав на цыпочки, по-отечески похлопал меня по плечу.

На этом история, конечно, не закончилась. Две недели мы плавали в этом треклятом «Треугольнике». И если кто-нибудь ожидает от меня описания каких-то чудовищных катаклизмов, то напрасно. Ни тебе ураганов, ни циклонов, смерчей, ни воронок с провалом морского дна. Пришельцев тоже не было. А была спокойная, тихая погода с мелкой волной, так сказать, под ногами и обложными тучами над головой. Иногда шел мелкий ровный дождь от горизонта до горизонта, вдали он казался темнее, вблизи — серее, как в нашей степи под моим Курском.

А вот одно происшествие все-таки было. «Ищущий да обрящет!» — не помню, но где-то читал. Верно сказано, на века.

Произошло это ночью, когда боцману Нестерчуку выпало нести вахту. Утром он вернулся сам не свой, оставался таким весь день — даже не спал, — а под новый вечер сказался больным. А, впрочем, его и впрямь затемпературило, залихорадило и даже задергало. Корабельный врач Гайдулевич с радостью положил его в свою амбулаторию. Он изнывал от скуки, ведь никто не болел. Всех перед отплытием медики так проверяли, что в плаванье уходили только стопроцентные здоровяки.

Я навестил больного боцмана и принес ему бумажный цветок, сам сделал из цветной бумаги и проволоки.

Нестерчук поставил цветок в стакан, сказал:

— Спасибо, друг. — И отвернулся к стене.

Если бы я стал его о чем-нибудь расспрашивать, он бы отмолчался. Но я настырный и поэтому тоже молчал. Ясно, боцман не выдержал. Он вдруг повернулся ко мне и лихорадочно зашептал:

— Как, по-твоему, похож я на сумасшедшего?

По моему мнению, именно на него он и был похож. Я ответил неопределенно:

— Трудно сказать…

— А все-таки? — вперился он в меня.

— Ну, умом тебя Бог не очень обидел. Простоват ты малость, — честно признал я.

Он благодарно пожал обеими руками мою ладонь.

— Спасибо, — просиял он. — Именно таких слов я и ждал от тебя. Я всегда был простым человеком. Без всяких там загогулин. И когда читал в газетах: «Простые люди ясно понимают…» и так далее, — всегда чувствовал, что речь идет обо мне. Я простой человек, — повторил он, — и значит, ничего такого мне в голову не придет сногсшибательного. Ты это замечал за мной? — требовательно спросил он.

— Замечал, — честно ответил я. — И не раз.

— Спасибо, — снова сказал он.

— На одном «спасибо» далеко не уедешь, — туманно заметил я. И решился, поняв, что время пришло. — Выкладывай, что стряслось. Не стесняйся, тут все свои, — и широко повел рукой по пустой амбулатории, где, кроме нас, был только корабельный кот Гавриил. Да и тот спал на свободной койке напротив, прямо на подушке.

Наконец, решившись, поведал мне боцман такую историю.

Дежурит, значит, он. Кругом спокойствие. Луна в прореху туч выглянула. Сине-желто-зеленая ночь… В такие ночи тянет на размышления, фантазии в голове бродят, что-то чудится в далеких просторах моря — по себе знаю.

Думаю, и Нестерчук этого не избежал, хотя и на свою простоту ссылался. Прибедняется. Человек не может быть простым, потому что он внутри сложный.

А думал он в ту ночь о вечном. Вспоминалась лекция академика Сикоморского о том, что за последние полтора столетия в Бермудском треугольнике бесследно исчезли свыше сорока судов и более двадцати самолетов, унеся с собой около тысячи человеческих жизней. Это приблизительный подсчет, так как останки погибших ни разу не были найдены.

Естественно, вспоминал он и свою жену, Настасью Филипповну, пропавшую без вести вместе с американской родственницей. В официальной бумаге, полученной из США, сообщалось, что такая-то и такая-то, уйдя в море на катере от Майами-Бич, через несколько часов сообщили по рации на базу морской береговой охраны, что не могут запустить двигатель, — ни с того ни с сего погнулся винт. И попросили отбуксировать их обратно в порт. Когда буксир береговой охраны прибыл на место аварии, моторки «Уичкрафт» (Колдовство») там уже не было. Она бесследно исчезла, оправдав свое дурацкое название. Про «дурацкое» боцман уже добавил от себя.