Летучий голландец

А потом он покроется льдом, не белым, не голубым, а таким же серебристо-серым, плотным, без пузырьков воздуха внутри.

И застынет, не в силах сделать ни шагу.

То ли у этой витрины, то ли — у следующей.

За этой какие-то шмотки, мило смерзшиеся аккуратной глыбой. Банан проскальзывает мимо, но шмотки этим недовольны — они склабятся вслед, фырчат, наглеют, пожилая пара останавливается в недоумении, но потом также вальяжно продолжает свое фланирование по торговым рядам. Максим пытается согреться, но изо рта валит пар, глаза ищут рубильник кондиционера — бесполезно, он явно включается с центрального пульта, тот скорее всего в подвале, в подсобном помещении, или же в одном из маленьких коридорчиков, отползающих скрюченными щупальцами то влево, то вправо…

Поворот, следующий, миловидная светловолосая девушка стоит на электронных весах.

Девушки любят взвешиваться.

Интересно, это за плату?

Взвешивание стоит один бат, чего Банан так и не узнает.

Еще поворот, знакомые буквы WC.

Здесь туалет.

Открывает нужную дверь, странно, но здесь не так холодно.

Он весь мокрый, будто вышел из сауны.

Прямиком — к писсуару.

Когда же выходит обратно, то девушки на весах уже нет, он видит ее удаляющуюся фигуру в хлопковой майке и шортах.

Шорты розовые, майка — бледно-желтая.

Почти как волосы.

Они у нее забраны в задорно торчащий хвост.

Маленький пучок сена.

Или соломы?

Сено-солома, сено-солома.

По цвету больше похоже на солому, выгоревшие на солнце волосы соломенного оттенка.

Опять становится холодно.

Снова лед.

Другая витрина, за ней так же склабятся вещи.

Максим проносится мимо, вслед летит злобное «ату»!

Еще не хватало, чтобы они бросились в погоню.

Надо скрыться, залечь, переждать — пока не выглянет солнце.

Лед растает, вновь наступит тропическая жара.

Соломенная девушка как раз за этой витриной, смотрит джинсы.

Перебирает джинсы.

Выбирает джинсы.

Примеривается к джинсам.

Она к ним, они к ней, ему не нужны джинсы, ему надо как можно скорее выбраться отсюда.

Но не получается, он не может найти эскалатор.

Того больше просто нет, кто-то свернул в рулон, взял под мышку и унес.

Еще одна витрина, за ней о чем-то базарят телевизоры.

Звука не слышно, видно лишь, что в каждом кто-то о чем-то говорит.

Банан проскальзывает в салон.

Здесь теплее, кондиционер морозит не так зверски.

Опять обливается потом, но ледяные тиски разжимаются, можно повернуть голову.

Налево, направо, снова налево.

Улыбающийся продавец что-то говорит ему из-за прилавка.

Банан тупо смотрит и мотает головой.

На самом большом экране выпуск новостей CNN.

На этот же выпуск настроен еще с десяток моделей, кто-то где-то едет по пустыне.

Слева от продавца CNN, справа — Sky-TV, тоже выпуск новостей.

В них показывают наводнение. Где-то случилось наводнение, видно, как срывает крыши домов, потом рушатся стены, люди лезут на одно-единственное дерево.

По пустыне едут на джипе, пустыня ровная, песок светло-желтого цвета.

Но все равно темнее, чем волосы у девушки, у той они действительно — соломенные.

Над деревом зависает вертолет, появляется веревка, кто-то за нее хватается.

Внезапно во всех телевизорах, настроенных на CNN, начинается рябь.

Продавец не обращает на это никакого внимания. С кем-то болтает по мобильному телефону и улыбается.

Банан пялится в самый большой экран. Рябь прекращается, но уже никакой пустыни. Вместо привычного логотипа CNN бессмысленный набор букв и цифр. ZZX 222.

А вместо ведущего в студии — лицо Палтуса. Тот тоже улыбается и пристально смотрит на Банана. С большого экрана и с десятка тех, что поменьше.

— Тебе чего? — говорит Банан.

Продавец отрывается от телефона, смотрит на Максима и вновь продолжает разговор.

Палтус не отвечает, зачем-то подмигивает и начинает странно приплясывать.

— Эй, — говорит Банан, — что с тобой?

Тот ухмыляется и выпаливает в ответ:

Типа в позе эмбриона ты валяешься зря!
Ты какого добермана прикатил за моря?
Забашлял и типа круто все теперь у тебя?
Мелко плаваешь, брателло, говорю тебе я!

Банан недоуменно крутит головой.

Это уже было.

Именно с этого все и началось.

И больше этого быть не должно!

А Палтус продолжает, перескакивая сразу через несколько строк:

Отобью тебя о скалы, осьминог-дурачок,
Словно палтуса поймаю я тебя на крючок!
Ты лежишь, как эмбрион, во тьме белеет нога,
Сразу видно, мазэфака, не сечешь ни фига!

— Перестань, — говорит Банан, — это не твоя песня!

Палтус останавливается и переводит дух.

Видно, что он вспотел, на лбу крупные капли, глаза лихорадочно блестят.

— Была не моя, — слышится в ответ, — стала моя!

Справа, где все еще вещает Sky-TV, раздается недовольное гудение.

Наводнение прерывается, экраны мельтешат наглой сероватой рябью.

Продавец заканчивает разговор, смотрит в ближайший к нему телевизор, спокойно достает какие-то бумаги и начинает просматривать.