Портключ выносит нас к самому подножию широкой лестницы, ведущей с пристани, где сейчас нет даже катера, ко входу в дом, Бэрри радостно несется вверх по ступенькам, осваивая новую территорию, которая, она в этом уверена, принадлежит ей безраздельно. А мы замираем и, похоже, оба не можем сделать ни шагу.
- Хочешь, уберемся отсюда? — пират кладет руку мне на плечо.
Я некоторое время молчу, всерьез обдумывая его предложение — мне кажется, я даже боюсь вдохнуть этот воздух, сейчас, весной, щедро одаривающий нас ароматом сосновых ветвей и морской соли.
- Нет, — я все же отрицательно качаю головой. — Помнишь, когда ты был тем смешным стариканом и нашел меня в Цавтате, ты спросил, был ли я счастлив? Я сказал тебе неправду.
Он непонимающе смотрит на меня.
- Я ответил, что скорее да, чем нет. А надо было просто сказать да. Что плохого в том, что мы вернулись в место, где нам когда-то было хорошо? Мне нравится здесь.
- Тогда пойдем, — говорит пират.
И мы изгоняем старые воспоминания, наполняя дом нашим настоящим.
Вода в апреле мало подходит для купания, но я упорно лезу в морские волны, ежась от холода, а потом стучу зубами, отогреваясь у камина. Это трудно объяснить, но теперь мне кажется, что море отдает мне свою силу, проникая в поры и клетки моего тела. Мне дают опору камни и сосны — стоит лишь прислониться к их золотисто-оранжевым стволам. Каждый глоток этого воздуха, каждый порыв ветра… словно что-то меняется во мне. И магия, моя своевольная неведомая магия все больше готова подчиниться моим желаниям. Только вот с мечами это не работает. Мы облюбовали небольшую площадку за домом, усыпанную мелкими камешками, я безумно рад, что здесь нет хотя бы зеркал, услужливо демонстрирующих неловкость моих движений. Я обливаюсь потом, пропускаю удары, не могу отразить даже те, что давно отработаны. И в один из дней, отлепляя от спины прилипшую к ней совершенно мокрую футболку, я бездумно представляю себе, как окажусь сейчас в большой отделанной камнем ванной, стащу с себя пришедшую в негодность одежду и растворюсь в пушистых хлопьях пены, что легко смахнут с моего тела усталость, боль и позор бесконечных неудач. И прикрываю глаза. А, открыв их, нежданно оказываюсь не на освещенной солнцем, утоптанной нашими шагами площадке, а в сверкающей чистоте ванной комнаты второго этажа, вижу свое нелепое всклокоченное отражение в зеркале и с ужасом и восторгом, который еще не могу осознать, вылетаю в коридор, оглушительно вопя:
- Северус, Северус, я смог здесь аппарировать!
Он уже в гостиной, ищет меня, смотрит, ничего не понимая. Я напугал его?
- Куда ты делся, черт побери!
- Северус, я, кажется…
- Здесь это невозможно, — он хватает меня за плечи, словно боится, что я сейчас превращусь в зыбкий туман прямо у него в руках. — Ты же помнишь, когда ты чуть не выпрыгнул здесь в окно… я же добирался до берега вплавь, чтобы успеть… Нельзя аппарировать на ненаходимых землях. Это неподвластно даже их владельцам.
Я бы пожал плечами, если бы он так крепко не сжимал их сейчас.
- Хочешь, я попробую еще?
Я вижу по его глазам, что сейчас он готов запретить мне и это, но потом все же отпускает меня и кивает.
- Аппарируй здесь же. Скажем, к камину.
И я совершаю и это чудо, а потом и еще несколько подобных ему.
- Немыслимо, — говорит пират, опускаясь в кресло.
- Ладно, не бери в голову, — утешаю я его. — Моя тетушка всегда говорила мне, что я ненормальный. А кому, как не ей, было это знать?
* * *
Я не знаю, откуда приходят истории. Может быть, мою принесли снега, дожди и ветры, дующие с моря, из которых сама собой соткалась призрачная тень Корабля? Или дрожащие в мареве жаркого дня восходящие потоки раскаленного воздуха нашептывали ее мне, не торопясь, слово за словом? Она обволакивала меня перышками белесого сигарного дыма с ароматом вишни и миндаля, въедалась в поры… Порой, когда я задумываюсь над тем, кто я и что я, мне кажется, я не более чем плоть и кровь истории Корабля, что рассказывает себя сама: в сонном дыхании моря, шелесте пальмовых листьев, скрипе песка под босыми ногами. Что было бы, если? Если бы я не выбежал из зала заседаний Визенгамота за высоким человеком в черной мантии, что некогда был моим профессором в школе? Если бы в тот день в начале второго семестра в школе Авроров я просто заболел, и на первое расследование, связанное с нападениями пиратов, отправили бы кого-то другого? Что было бы, если? Может быть, история вышла бы совсем иной, а, возможно, ветер моей судьбы все равно нашел бы какую-нибудь незаконопаченную щель, чтобы унести меня туда, где на самом деле и было мое место.
— Разве кто-то может знать такое, Гарри?
Вудсворд смотрит на меня с загадочной всезнающей улыбкой, сидя напротив за большим накрытым столом на просторной веранде «господского дома». Нас обступает влажная ласковая тьма, а морской бриз, как и когда-то очень давно, в день нашего неудавшегося побега, пытается унести с собой лепестки трепещущего пламени факелов, что освещают сейчас лица тех, кто, похоже, и по сей день считает себя пиратским братством.