Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт

Таким ярким все было, когда я оглянулся на него в окно такси, подумал Яхин-Боаз. Интересно, перестает ли он там быть в самый разгар дня.

В небе над рекой громоздились темные тучи и театральные огни, словно это небеса на морских картинах. Река плескалась и журчала под стеной. Дорога вдоль набережной проснулась от машин попарно и тройками, от велосипедиста, бегуна в спортивном костюме, проходящей юной пары: темнота минувшей ночи меж их близкими лицами, длинные волосы спутаны.

Яхин-Боаз устал, спал он слишком мало, его ожидание казалось теперь нелепым. Он повернулся и двинулся туда же, откуда пришел.

Юная пара, миновавшая его, сидела на скамейке, сонно обнявшись. На мостовой рядом с ними сидел лев и глядел на Яхин-Боаза.

Тот как раз смотрел на реку и увидел льва, только когда оказался ярдах в пяти от него. Львиная голова подалась вперед. Зверь присел, хлеща хвостом. Глаза у него были таинственные, светящиеся, бездонные. Яхин-Боаз почуял льва. Жаркое солнце, сухой ветер и смуглые равнины.

Яхин-Боаз не осмеливался двинуться ни на единый шаг. Ни на миг не сводя со льва взгляда, он сунул руку в хозяйственную сумку и нащупал лежавший в ней сверток, сумку выронил, чтобы обе его руки остались свободны. Дрожащими пальцами развернул он пять фунтов бифштекса, которые принес с собой. Швырнул их льву, чуть не упав при этом сам. Мясо влажно и плотно шлепнулось на землю.

Лев, пригнувшись, подобрался к мясу и сожрал его, рыча и не отрывая взгляда от Яхин-Боаза. Когда тот увидел, как лев ест мясо, вся храбрость его покинула. Он бы лишился чувств, если б лев не двинулся.

Лев доел мясо и прыгнул на Яхин-Боаза. Тот с криком перемахнул через парапет – и в реку.

На поверхность он вынырнул, давясь и отплевываясь от грязной воды, которой наглотался, и глянул наверх, пока его быстро уносило течением. Увидел два бледных лица юной пары над краем парапета, они подскакивали и двигались вместе с ним. Никакого льва.

Яхин-Боаз плыл близко от стены, позволяя течению поднести его к бетонным ступеням, что спускались к воде. Здесь он выволокся на берег, шатаясь, поднялся по ступеням и остановился у запертой калитки, отгораживавшей ступени от мостовой. Он посмотрел во все стороны, но льва не увидел.

Перед ним стояли юноша и девушка, лица бледные, косматые волосы косматее прежнего. Они тянулись вперед помочь ему перелезть через калитку, но Яхин-Боаз, все еще неистово дрожа, сумел перебраться сам.

– Вы нормально? – спросил парень. – Что произошло?

– Да, я нормально, спасибо, – ответил Яхин-Боаз на своем языке. – А вы что видели?

Юноша и девушка сконфуженно затрясли головами, и Яхин-Боаз повторил, уже по-английски:

– Спасибо. Что вы видели?

– Вы остановились возле нас, развернули кусок мяса и бросили его на мостовую, – сказала девушка.

– Потом мясо задергалось и запрыгало, – продолжил юноша, – разорвалось на куски и пропало. После этого вы закричали и прыгнули в реку. Что случилось?

– Больше вы не видели ничего? – спросил ЯхинБоаз.

– Это всё, – ответил юноша. – Вы уверены, что вам нормально? Вам разве помочь не надо? Что произошло с мясом? Как вы это устроили? Почему прыгнули в реку?

– Вы гипнотизер? – спросила девушка.

Яхин-Боаз, смердя рекой и стоя в растекавшейся луже, покачал головой.

– Все нормально, – произнес он. – Я не знаю. Спасибо вам большое. – Он повернулся и побрел домой медленно и с опаской, часто останавливаясь и оборачиваясь.

12

Боаз-Яхин стоял на обочине. На спине рюкзак. Его черный гитарный чехол, горячий от солнца, стоял, прислонившись к Боаз-Яхину. Дорога мерцала от зноя. От дома он и на пятьдесят миль не отъехал – и не знал, отправила ли мать за ним полицию. Мимо, как пули, ныли машины, за ними тянулись долгие отрезки пустоты и тишины.

Тарахтя, подъехал старый, горбатый с виду открытый грузовик, заваленный апельсинами, и остановился, смердя мешаниной топлива, апельсинов и древесины апельсиновых ящиков. Из окна высунулся водитель. На нем была старая черная фетровая шляпа, у которой отрезали поля. Оставшееся было слишком велико для ермолки и слишком мало для фески. Лицо его выражало слишком многое.

– Куда движешься? – спросил он.

– В порт, – ответил Боаз-Яхин.

– Влезай, – сказал водитель.

Боаз-Яхин влез и положил рюкзак и гитару на полку за сиденьем.

– Что в гитарном чехле? – спросил водитель, перекрикивая рев и грохот грузовика, когда они тронулись.

– Гитара, – ответил Боаз-Яхин.

– Спросить не вредно, – сказал водитель. – Мог быть и автомат. Не станешь же ты утверждать, что у всех с гитарным чехлом в нем гитара. Законы вероятности против.

– В фильмах, мне кажется, гангстеры берут футляры от скрипок, – заметил Боаз-Яхин.

– Так то в фильмах, – сказал водитель. – В жизни совсем другое. Жизнь полна сюрпризов.

– Да, – зевая, сказал Боаз-Яхин. Он откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза, вдыхая сложный запах топлива, апельсинов и древесины апельсиновых ящиков.

– Фильмы, – произнес водитель. – Вечно в фильмах полно мужиков с оружием. Как ты считаешь, почему?

– Не знаю, – ответил Боаз-Яхин. – Людям нравится возбуждение, насилие.