Читаем Лев Гумилев: Судьба и идеи полностью

Лев Гумилев: Судьба и идеи

П. Савицкий умел выражать свои идеи не только сухими словами, но и в поэтической форме. Так в стихотворении «Пурга» он писал:

Вместилища народной славыНеобозримые края!Суровым ветром, сердцу милымРоссия повита моя.Тот ветр ковал ее закалы,Чрез изотермы шел Ермак.И русские одолевалиИ ярый зной, и хладный мрак.Казахские безбрежны степи!Бескрайна хмурая тайга!Хвала тебе, крепь русской крепи,В просторах вставшая пурга!

Высказывания Н. Трубецкого, казалось бы, далекого от географии, как бы предваряют родившееся через полвека гумилевское определение «кормящий ландшафт», близкое по своему смыслу к понятию «месторазвитие». «Для личностей многочеловеческих (народных и многонародных), — писал Трубецкой, — эта связь с физическим окружением (с природой территории) настолько сильна, что приходится говорить прямо о неотделимости данной многочеловеческой личности от ее физического окружения»317. Изложено сложнее, чем у геополитика № 1, но идея та же, и она понятна.

Критики в эмиграции так «секли» евразийство за геополитические подходы, как будто прошли нашу «философскую школу» 30–40-х гг., когда слово «геополитика» было синонимом «фашизма»! А. Кизеветтер называл построения евразийцев «геополитической мистикой», а П. Бицилли (сам — бывший евразиец) — «географическим фатализмом» или «одержимостью географией»318. Между тем классическая русская наука не была чужда геополитических подходов. Такой путь просматривался в работах А. П. Щапова, Л. И. Мечникова и, конечно, Н. Я. Данилевского319. Увы, после «взрыва» 20-х гг. (и то — за рубежами России) наступил период длительного анабиоза русской геополитики. В ту пору лишь П. Савицкий, энергично и творчески развивавший геополитические идеи, сумел заразить ими своих единомышленников, отнюдь не страдавших «географической одержимостью».

Геополитический анализ истории России осуществлен Г. Вернадским в его «Начертании русской истории». Это блестящий, оригинальнейший труд, его «прощально-евразийская» книга, приложение к которой, названное «Геополитические заметки по русской истории», написал П. Савицкий320.

Судьбы русского народа прослеживаются там на широком фоне истории Евразии, в чем в первую очередь и заключаются новаторские тенденции книги. Изложение начинается не с Рюрика, не со скифов и сарматов; особые параграфы посвящены готам и гуннам, а затем роли кочевых народов в истории. По мнению Вернадского, «вся история Евразии есть последовательный ряд попыток создания единого всеевразийского государства»321. Приведем лишь пару схем, которых нет ни в одной из других его работ и которые четко демонстрируют геополитический подход, пронизывающий всю эту книгу.

«Лес и степь» — традиционная вражда, борьба; но и сотрудничество в истории России, свои «викинги» и свои «кочевники». «История русского народа, — пишет Г. Вернадский, — есть история постепенного освоения Евразии русским народом... Это не империализм и не следствие мелкого политического честолюбия отдельных русских государственных деятелей322. Это — неустранимая внутренняя логика «месторазвития»323.

Вернадский дает две очень необычные и в то же время четкие схемы, показывающие «ритмичность государственно-образующего процесса».

Схема начальных фаз развития Евразийского государства

Лес

Скифское государство

Сарматы

Готы

Лес

Гуннская империя

Степь

Лес

Империя Святослава

Степь